Семнадцать мгновений весны (сборник). Юлиан Семенов
align="center">
За рюмочкой
Фон Штромберг вызвал дежурную машину, когда Нойбут отпустил его, устроился на заднем откидном кресле, где обычно сидел генерал, а не впереди, на обычном адъютантском месте, и спросил шофера:
– Как ты думаешь, куда я хочу поехать?
– Чуть развеяться, господин майор.
– Милый Ганс, ты мудр. То, что ты сидишь в шоферах, лишний раз свидетельствует против нас как организации. Твое место в Берлине.
Шофер засмеялся:
– Не хочу.
– Отчего так?
– Шоферов любят женщины, и не надо снимать комнаты: сиденья отбрасываются.
– Что ты говоришь?!
– Только кожа холодная. Некоторые жалуются. А одна, в Лодзи, отказала мне в повторном свидании – у нее открылся глубинный ишиас.
Фон Штромберг хохотал до слез. Он и вылез из машины, сгибаясь пополам от смеха. Махнув шоферу рукой, он разрешил ему уехать.
– Когда за вами? – спросил Ганс.
– Не надо… Я останусь где-нибудь здесь.
Трауб ждал фон Штромберга, лежа на диване в кальсонах розового цвета и в шерстяной – до колен – рубахе.
– Салют воину!
– Салют писателю! – ответил фон Штромберг. – Вставайте, граф, вас ждут великие дела!
– Великие дела кончились. Осталось одно дерьмо.
– Я не могу спорить с тобой, пока трезв.
– В столе – виски.
– Откуда здесь виски?
– Мне оставил ящик парень из «Газетт де Лозанн».
Фон Штромберг достал из стола бутылку, налил, разбавил водой, выпил, блаженно зажмурился и сказал:
– Писатель, ты чувствуешь, как от этого пойла тянет настоящим хлебом, а? Шнапс я пить не могу: по-моему, его делают не из хлеба, а из мочевины. Химия рано или поздно убьет институт гурманства. Люди станут глотать шарики, начиненные калориями.
– Что новенького?
– Ничего.
– Скоро дальше?
– Какое «дальше» ты имеешь в виду?
– Мне нравится эта девица! Я имею в виду, когда снова начнем давать деру?
– Это зависит не только от нас, но в какой-то мере и от красных.
Трауб усмехнулся.
– Смешно, – сказал он. – Куда сегодня?
– Куда-нибудь, где много людей и хорошая музыка.
– Это крематорий.
– Писатель, ты злой, отвратительный человек.
– Едем в казино – больше некуда.
– У тебя новенького нет ничего?
– Ты имеешь в виду баб?
– Пока еще я не подозреваю тебя в гомосексуализме.
– Нет, ничего особо интересного нет.
– Ты добр во всем, но женщин скрываешь.
Трауб кончил одеваться, сделал радио чуть громче и остановился возле коричневого громоздкого аппарата.
– Тебе не бывает страшно, когда слушаешь этот ящик, Гуго?
– Почему? Меня изумляет это чудо.
– Тебя изумляет, как люди смогли втиснуть мир в шесть хрупких стеклянных лампочек? Так ведь?
– Так.
– Это – от дикарства. Ты дикарь. А дикари лишены страха, потому