Воры над законом, или Дело Политковского. Ефим Курганов
министерства многократнейше проверяли отчётность комитета, и никогда никаких претензий у него не возникало. Ну, ни единого разу. А бриллиантики, скажу я вам, пресимпатичнейшие! Чудненький портсигар, ничего не скажешь!»
А Александр Гаврилович тем временем прибыл к себе в канцелярию и тут уже устроил совещаньице закрытое с ближними сотрудниками – помощником по комитету титулярным советником Путвинским, казначеем надворным советником Рыбкиным, и начальником счётного отделения коллежским советником Таракановым.
Совещаньице (то бишь откровенная, живая беседа с сообщниками, которые его подбадривали, как могли), совсем уж успокоило Политковского, и к концу затеянного разговора он приобрёл свой прежний самоуверенно-наглый вид, нахрапистость и какую-то совершенно особую вальяжность.
И после пяти часов пополудни Александр Гаврилович заторопился за очередной порцией любовных утех к очередной своей балеринке.
К девяти надо было ещё ему к себе домой поспеть – у Политковского на тот вечер был приём, а вернее, серьёзная карточная игра. Ожидались гости, и среди них несколько весьма важных птиц из военно-дипломатического мира, и даже сам генерал Дубельт, Леонтий Васильевич.
Неприятное утро как будто стало забываться. И директор канцелярии комитета о раненых опять был, как обычно, необычайно бодр, показывая всем окружающим и себе самому в том числе, что неискоренимо верит в собственную звезду и в благосклонность к себе председателя комитета о раненых Павла Николаевича Ушакова, прославленного военачальника и генерал-адъютанта самого императора.
Но в то же время было совершенно очевидно, что на душе Политковского явно скребли кошки, а в голове роились самые дурные предчувствия.
Ведь не идиот же он был? А был очень даже умным человеком, чрезвычайно умным и многоопытным, хоть и излишне самонадеянным, коему успехи давно вскружили голову.
Глава шестая. Великая канцелярская битва началась
За рождественскими хлопотами плохие предчувствия Александром Гавриловичем, кажется, совсем забылись.
И вообще, по свойству своей необычайно жизнерадостной натуры, Политковский не мог долго отчаиваться. Да он в принципе и запрещал себе волноваться: будучи человеком весьма круглых форм (он был малоросл и очень напоминал шар), чрезвычайно боялся апоплексического удара.
С другой же стороны, Александр Гаврилович не мог не знать, что масштабная и доскональная проверка всей его канцелярии отныне совершенно неизбежна, и этого не личное желание нового военного министра, отнюдь нет, это обусловлено самим порядком вступления его в новую должность.
Но, видимо, Политковский рассчитывал, что приход государственных контролёров не может произойти посредь рождественской суматохи, и наступит уж хотя бы в новом году.
Работа ведь предстояла обстоятельная и кропотливая, и самое малое требовала хотя бы одного месяца. В общем, он ждал некоторой отсрочки. А за это время рассчитывал придумать, как бы выкрутиться из