Полное собрание сочинений. Том 4. Утро помещика. Лев Толстой
а не спереди.
Молодому барину видимо надоело смотреть на это, да и хотелось, может-быть, показать свою ловкость. – Дай сюда оброт! – сказал он.
– Помилуйте! как можно васясу? не извольте…
Но Нехлюдов прямо с головы подошел к лошади и, вдруг ухватив ее за уши, пригнул к земле с такой силой, что меренок, который, как оказывалось, была очень смирная мужицкая лошадка, зашатался и захрипел, стараясь вырваться. Когда Нехлюдов заметил, что совершенно напрасно было употреблять такие усилия, и взглянул на Юхванку, который не переставал улыбаться, ему пришла в голову самая обидная в его лета мысль, что Юхванка смеется над ним и мысленно считает его ребенком. Он покраснел, выпустил уши лошади и, без помощи оброта открыв ей рот, посмотрел в зубы: клыки были целы, чашки полные, чтò всё уже успел выучить молодой хозяин: стало-быть, лошадь молодая.
Юхванка в это время отошел к навесу и, заметив, что борона лежала не на месте, поднял ее и, прислонив к плетню, поставил стоймя.
– Поди сюда! – крикнул барин с детски-раздосадованным выражением в лице и чуть не с слезами досады и злобы в голосе. – Чтò, эта лошадь старая?
– Помилуйте, васясо, очень стара, годов двадцать будет… которая лошадь…
– Молчать! Ты лгун и негодяй, потому что честный мужик не станет лгать: ему нèзачем! – сказал Нехлюдов, задыхаясь от гневных слез, которые подступали ему к горлу. Он замолчал, чтоб не осрамиться, расплакавшись при мужике. Юхванка тоже молчал и с видом человека, который сейчас заплачет, посапывал носом и слегка подергивал головой. – Ну, на чем же ты выедешь пахать, когда продашь эту лошадь? – продолжал Нехлюдов, успокоившись достаточно, чтоб говорить обыкновенным голосом: – тебя нарочно посылают на пешие работы, чтоб ты поправлялся лошадьми к пахоте, а ты последнюю хочешь продать? а главное, зачем ты лжешь?
Как только барин успокоился, и Юхванка успокоился. Он стоял прямо и, всё так же передергивая губами, перебегал глазами от одного предмета к другому.
– Мы вашему сясу, – отвечал он: – не хуже других на работу выедем.
– Да на чем же ты выедешь?
– Уж будьте покойны, вашего сяса работу справим, – отвечал он, нукая на мерина и отгоняя его. – Коли бы не нужны деньги, то стал бы, разве, продавать?
– Зачем же тебе нужны деньги?
– Хлеба нету-ти ничего, васясо, да и долги отдать мужичкам надо-ти, васясо.
– Кàк хлеба нету? Отчего же у других, у семейных еще есть, а у тебя, бессемейного, нету? Куда ж он девался?
– Ели, вашего сияса, а теперь ни крохи нет. Лошадь я к осени куплю, васясо.
– Лошади продавать и думать не смей!
– Что ж, васясо, коли так, то какая же наша жизнь будет? и хлеба нету, и продать ничего не смей, – отвечал он совсем на сторону, передергивая губы и кидая вдруг дерзкий взгляд прямо на лицо барина: – значит, с голоду помирать надо.
– Смотри, брат! – закричал Нехлюдов, бледнея и испытывая злобное чувство личности против мужика: – таких мужиков, как ты, я держать не стану. Тебе дурно будет.
– На то воля вашего сясо, – отвечал он, закрывая глаза