Лань. Иван Филин

      – Эй, парень, хорош тебе работать, да себя губить. Знаем, что ты хочешь, свою цену ты поставил.

      – Не в цене дело, – перебил Шамо, продолжая свой труд.

      – Не в этом, так не в этом. Не твой труд это. Иди домой, отдыхай и приходи назавтра, все отдадим.

      Шамо осмотрел рудокопов, под его тяжелым, сильным взглядом не по себе стало суровым рудокопам.

      – Коль так говорите, то приду завтра.

      На следующий день Шамо привез несколько телег руды в кузницу. Кузнец не верил своим глазам, видя то, что делает Шамо.

      – Сколько же ты руды добыл? – спросил он.

      – Это не я, рудокопы.

      – Это ты ее добыл. Рудокопы, что обмануть тебя хотели, теперь вернули долг. Я не ожидал такого, – говорил удивленно Кузнец. – Как ты это сделал, что произошло? – спрашивал старик, зная суровый нрав рудокопов.

      – Ничего, я не стал просить цену и торговаться, своим трудом узнал, какова цена руды. Но рудокопы сказали, что не мой труд это.

      Изнеможенный Шамо чуть было не плакал, говоря эти слова, сам не зная отчего. – Тогда они пришли и сказали, что все отдадут…

      Шамо не договорил, что-то заставило его убежать. Плач, что вырывался из сердца, не дал ему договорить. И сам Шамо не знал, отчего он плачет, а на сердце не то что тоска, а вой – будто волки по ночам воют.

      Кузнец все же нашел его, он подсел рядом и налил вина, они, молча, выпили.

      – Ты сделал то, о чем я и не подумал, – заговорил Кузнец. – Если бы ты стал торговаться, они бы уступили, но ты сделал лучше, ты заставил себя уважать.

      – Я не знал, как подойти и назначить свою цену, – ответил Шамо. – Как можно назначить цену, не зная, каким трудом достается железо.

      – Любой труд тяжелый. Но то, что сделал ты – лучше всего. Если бы ты торговался, тебя бы не уважали, и с каждым разом давали все меньше. Теперь никто не сможет тебе прекословить.

      Шамо ничего не ответил на слова старика. Рыдания и плач так и вырывались из его груди, усталость и сильное утомление владели не только его телом, но и душой. Он не хотел показывать свою слабость, но и удержаться не мог.

      – Ничего, поплачь, скоро станет легче. Знаю я, что на душе у тебя нелегко, да и на сердце не то тоска, не то тяготит что-то. Крепись, скоро все пройдет, и жизнь засверкает, все поймешь по-другому, а теперь плачь, не бойся.

      Кузнец по-отечески обнял Шамо, из глаз которого тут же полились слезы.

      – Тебе нужно отдохнуть, – тихо сказал старик. – Ты слишком много сделал, сверх своих сил.