Наследник собаки Баскервилей. Валерий Гусев
мамочка… Вон она… А я здесь… Я заблужусь теперь…
– Как ее зовут? – с готовностью отозвалась тетя.
– Миссис Хадсон, – брякнул Алешка.
– Как? – удивилась тетя с сумкой на колесиках.
– То есть… Елена Ивановна.
– Елена Ивановна! – трубно взревела тетя. – Вы забыли своего ребенка!
И тут все пассажиры стали хором орать:
– Елена Ивановна! Ленка! Вы забыли своего ребенка!
Наконец Елена Ивановна откликнулась. Вернее, Елены Ивановны. Их было сразу четыре. Все они вернулись, подбежали к турникету и затараторили:
– Бедный мальчик!
– Что случилось?
– Это не мой ребенок!
– И не мой!
Алешка включился в этот хор, едва не плача:
– Это не мои мамы! Моя мама красивая! Моя мама – вон она – в синем плаще!
Четыре Елены Ивановны обиделись, что они не красивые, и ушли на платформу. А тетя с сумкой затрубила, как большой пароход в тумане:
– Елена Ивановна в синем плаще! Вас ждет сын… Как тебя зовут? Как? Алекс?
– Громче кричите, – посоветовал Алешка. – Она глухая. – И добавил машинально: – Как пень.
Тут добрая тетя наконец догадалась, что от нее нужно, и сказала:
– Держи мой билет и догоняй свою маму, пока она не села в поезд.
– Благодарю вас, мэм. – Растроганный Алешка утер слезу, скользнувшую по его румяной щеке. – Оставьте мне свою визитную карточку – я вышлю вам деньги телеграфом.
И, безмерно благодарный, помчался догонять свою «мамочку Елену Ивановну». В синем плаще. Глухую как пень.
– Какие у нас отзывчивые люди, – хихикнул он, когда мы уселись в вагоне, у окошка. – Сердечные.
– Зато мамы бессердечные, – хихикнул я. – Бросают детей то направо, то налево.
Мы еще сколько-то похихикали и едва не проскочили свою остановку. Неразборчивый голос в динамике прохрипел:
– Ста… Отрадное… След… становка… форма «Поречье»… сторожно… закрываются. Поехали, Вася!
Это самое Поречье оказалось небольшим кусочком деревни, окруженным со всех сторон наступающей окраиной города. Там было всего несколько старых деревянных домов среди новых, каменных и высоких. Ну и, конечно, среди всяких коттеджей, которые громоздились друг на друга.
Найти дом Феди Зайцева нам удалось без труда. В первой же избе, куда мы постучались, маленькая старушка в телогрейке, придерживая за длинный рог бодливую козу и то и дело прикладывая к уху сухую ладошку, сообщила нам:
– Хто, говорите, ась? Зайцевы? Так они тута не живут. Ась? Съехали. Дом продали и съехали. Чегой-то? Надысь. Ась? Где жили? А вона домок, кривой такой, на самом отшибе, с трубой набок. Видите? Ну и ладно. Бежите скорей отсель. А то Зинка моя вырвется! Сильно пожалеете.
«Домок» Зайцевых – и это первая загадка – оказался совсем неказистым. Кривой на один бок, крыша набекрень, печная труба набок, а крыльцо заскрипело под нашими ногами давно прогнившими досками.
За домом разинула пасть заплывшая глиной глубокая траншея. И стоял щелястый