Вешние воды Василия Розанова. А. Ф. Малышевский
всей шумящей жизни, с чем всегда хотел быть слит, но тем не менее в силу своей седой мудрости и скептицизма смотрел на все это как на пору нашего исторического детства, где так же грубо ошибочно было бы что-нибудь презирать, как и чему-нибудь последовать[550].
Пушкин – главный светоч нашей литературы, в его единичном, личном духе Россия созрела, как бы прожив и проработав целое поколение[551]. У Пушкина каждая страница может быть развита в философский трактат и каждая строка может быть раздвинута в страницу. Непревосходимая красота выражения, совершенная глубина и, вместе, прозрачность и тихость сознания… Если и есть у Пушкина недостаток, то он заключается в том, что идея смерти как небытия у поэта отсутствует, поэтому и природа у него существенно минеральна. Материя – персть, красная глина – преобладает над дыханием Божиим[552]…
Жизнь Пушкина есть явление природы. В ней все текло так естественно, все так было чуждо преднамеренности. Даже поддаваясь различным влияниям, Пушкин вырастал из каждого поочередно владевшего им гения, – как бабочка вылетает из прежде живой и нужной и затем умирающей и более не нужной куколки. У поэта не было ни чрезвычайных переломов в развитии, ни швов и сливок в его духовном образе. Пушкинская цельность превращается в слитность и монолитность. Пушкин универсален, если под универсальностью понимать трезво спокойное настроение души и тяготение воображения к совмещению на небольшом куске полотна различных противоположностей. При этом Пушкин ни на чем не останавливается, любит все одинаково и одинаково всем очаровывается. (Есть великолепие широкой мысли, но нет той привязанности, что не умеет развязаться, нет той ограниченности сердца, в силу которой оно не умеет любить многого, и в особенности – любить противоположной, но зато же не угрожает любимому изменою…) Отсутствие постоянства приводит к тому, что Пушкин, находясь в состоянии восхождения, завершения которому не предвидится, становится вечным гением – среди преходящих вещей… Итог всему – полное одиночество – простые люди не могут дышать с ним одним воздухом[553].
Конечно же, Пушкин всебожник, а его жизнь – прогулка в Саду Божием, в котором он не издал ни одного ах, но зато вторично, в уме и поэтическом даре, насаждал его, повторял дело Божьих рук. Однако выходят у него не вещи, а идеи о вещах, – не цветок, но песня о цветке, однако покрывающая глубиною и красотой всю полноту его сложного строения. Предлагая цветок-стихотворение на каждую нашу нужду, Пушкин способен пропитать Россию до могилы не в исключительных ее натурах, в то время как России необходимо подышать и атмосферой исключительных настроений, свойственных Гоголю и Лермонтову. Пушкинский «Пророк» не более чем отражение одной из страниц сирийской истории, в котором поэту открыта только земля, но зато это вся земля. Пушкину не суждено было обогатить землю чем-то новым, но полюбить то, что уже существует…
Там же.