Тут и Там. Александр Гриневский
отмахнулась, объяснив, что у старика «гон», мол, выпить он хочет, не обращай внимания, сейчас опять ляжет и, если не сложно, укрой его одеялом.
Ежедневно, в обед, к соседу приходила жена – маленькая, сгорбленная старушка, живая, суетная, ругалась на молчаливо лежащее перед ней тело, пыталась кормить с ложечки, убиралась. Во время её приходов он старался уходить из палаты, сидел в коридоре, смотрел в окно на улицу. Присутствие старика даже помогало. Ему начинало казаться, что всё не так и страшно – он может сам ходить, отвечать за свои действия, вот-вот, еще немного, и всё изменится к лучшему.
И наступило великое спокойствие. Если раньше в большой шестиместной палате он волей-неволей отвлекался на мелкие незначительные события, происходящие рядом, – разговоры, вопросы, кто-то пошел к раковине, кого-то вызвали к врачу, – то теперь он был предоставлен самому себе. Даже на уколы ходить было не надо – сестра сама приходила в палату. Он замкнулся не только в себе, но и в четырех стенах этой маленькой комнаты. Лежал, думал, вспоминал. Если бы не изнуряющая слабость, разлитая по всему телу от кончиков пальцев до постоянно гудящей головы, он бы мог считать себя здоровым – никаких болей не было, дышать было, правда, немного тяжело, а в остальном – тьфу-тьфу-тьфу!
В этой палате он пролежал больше месяца. Состояние не выправлялось. Монотонность проживаемых дней слилась воедино, образовав бесконечную череду ярких образов, проплывающих перед закрытыми глазами, разбавленную редкими возвращениями в серую и муторную действительность.
Он превратился в клубок воспоминаний. И ещё копался в себе, пытаясь понять, как жил, зачем и что же он собой представляет, дожив до сорока восьми лет. Время было… Времени – хоть отбавляй.
С детством всё ясно. Детство счастливое и лучезарное. Мама, отец, деды, друзья – со всеми ему было хорошо, все его любили. Легко, бездумно весело проживал детские и юношеские годы, получая ни с чем не сравнимое удовольствие от событий, спонтанно возникавших время от времени. Всё, что происходило с ним лет до двадцати, не считая смерти дедов, носило позитивную, добрую окраску. Может, именно от этого у него и сложился такой подход к жизни?
Пожалуй, он никогда не относился к жизни серьёзно, не ставил перед собой глобальной цели, никогда не хотел, что называется, состояться. Не волновали карьера или деньги в чистом виде, как цель, как смысл…
Долгими часами лежал, пытаясь понять, на чём же все-таки был основан его образ жизни, что для него было главным?
Из благополучного детства, от сотен прочитанных книг, пришла неосознанная тяга к приключениям, а приключениями он называл всё то, что задевало душу и трогало воображение, вызывая фейерверк чувств от пронзительного страха до светлой радости. Он считал, что чем больше будет жизненных встрясок, тем сама жизнь будет насыщенней и интересней – монотонное, распланированное существование не для него. Наверное, где-то так… Это, пожалуй, ближе всего к истине.
Конец ознакомительного фрагмента.
Текст