Пилигрим. Кентарх. Константин Калбазов
сквозная, так что нужно обеспечить к ней доступ.
Вырезал ветку, прикинув, чтобы диаметр был не меньше арбалетного болта. Очистил от коры. Быстро орудуя ножом, сделал круговые насечки елочкой на четыре яруса. Вроде должно хватить. Обжег ее на огне, чтобы хоть как-то обеззаразить. Хотя и сомнительно, что он как-то может усугубить положение. Потому как хуже уже некуда.
Заканчивая подготовку к предстоящей операции, прошел к реке и из высохшего камыша срезал четыре трубки. Так, чтобы с запасом, уж больно хрупкий материал. Прочистил полость, избавляясь от всей трухи. И под конец помочился в котелок.
Подступившись к ране, истово перекрестился. В отличие от Звана Михаил никогда не был набожным. Верил в Бога, но в церковь не ходил. На дух не переваривал попов. Хотя и признавал их пользу. Не суть важно. Главное, что сейчас он молился по-настоящему, хотя и неумело. Он очень хотел спасти этого человека. И в то же время понимал, что без чуда тут не обойтись.
Вооружившись веткой с насечками, он вогнал ее в рану, протолкнул насквозь и протащил, выгребая «елочкой» скопившийся там гной. Тот выпадал на землю тошнотворными сгустками, усиливая и без того изрядную вонь. Раненый в себя так и не пришел. Только издал стон и дернул-таки ногой. К счастью, не в полной мере, а так, на уровне судороги. Что только радовало.
Обтер ветку от гноя, насколько это возможно, и протащил во второй раз. Потом в третий. И в четвертый. В последний проход гноя оказалось совсем немного, только и того, что соскребли с краев раневого канала насечки.
Посчитав эту часть операции выполненной, Михаил вооружился камышинкой и, опустив один конец в котелок с мочой, ко второму приложился губами. Втянул ее в трубку. Потом ввел конец камышинки в рану и выдул в нее содержимое. Так он повторял раз за разом, пока из раны не начала вытекать чистая моча.
Так себе промывание. Да и обеззараживающий раствор весьма сомнительный. Но они с ребятами в детстве всегда мочились на порезы, и ни разу не было загноения. Конечно, то еще сравнение. Но в любом случае это куда лучше, чем тыкать в рану раскаленной железякой.
Под конец взял одну из нательных рубах варяга. Не на себя же, в конце-то концов, он ее пользует. Нарезал на ленты. Сделал два тампона и, смочив их все в той же моче, перевязал рану. Вот и все, что он может.
Раненого Михаил развязал только после того, как приготовил бульон и скормил ему его весь до последней капли. Пришлось поизголяться с берестой и воронкой. Мясо съел сам. Ну а что делать. Не выбрасывать же, в самом-то деле. А больному явно пока не до такой пищи…
Утро выдалось, как говорится, добрым. Он выспался у тлевшего всю ночь костра на достаточно удобной постели из лапника. Открыл глаза и таращится в ярко-голубое утреннее небо. Оно, конечно, не с первыми петухами. Но и он не прежний Зван. Вполне нормальное время. Судя по положению солнца, часов семь.
Ему еще и сон приснился. Да… Странная у него теперь память. В прежнюю свою бытность он зачастую не мог вспомнить, что ему, собственно говоря, приснилось.