.
Карп. И тут же, видимо, от боли, чей-то голос изломался и превратился в хрип.
И Бесо чуть не возверзнулся, чтобы все же забрать мальчишку из этого, как он считал, гиблого места. Потом, отплюнувшись полукашлем, махнул рукой и двинулся в лачугу, где квартировал.
И отойдя от шинка саженей на двадцать, он вдруг припустился плясать. И что-то верткое, словно повторяя его движения, проносилось во тьме.
В доме напротив неожиданно задвигались стулья, видимо окончилось что-то чинное, и голова в фуражке полицейского высунулась наружу.
– Чьи это уверения, я не помню, – чуть подобернувшись в комнату, произнес полицейский, – что пьяный грузин все равно что бешеный шакал.
Бесо резко остановился. Он как бы ожидал, что сейчас шалое извергнется из его глаз и, не помня себя, а скорее, все же въедливо помня, запулил в окно, которое только что опорожнил от себя полицейский, увесистый шмат грязи.
Но мрак исплывал, споро проваливался перед глазами, а ему на смену забился какой-то неведомый свет, а решимости, которая оборвала танец, уже не было. И, целостно ощущая себя, душа отдыхала. И в нее еще, как всякий раз было с похмелья, не въедалась тоска. И не было предощущений, что он уже способен на безумство.
Так разъялся его кулак в пятерню, потом в то трехперстье, которое вот-вот готово было взлететь до лба. Тем более на ближней к шинку церкви ударил колокол.
В ту ночь Бесо долго не мог уснуть. Часто выходил во двор. Смотрел, как широко разъятые небеса терпеливо холодели и на землю явно опускалась роса.
И он не столько услышал, сколько осознал, что купанные в росе, зазыкали шмели своими рассерженными голосами, пытаясь, но еще не имея возможности взлететь.
В бесцельности прошли день или два, пока Бесо не понял, что он, в сущности, трус. Что не мог не только рассадить окно в доме, в котором корогодились полицейские, но и не сумел остро ответить той усатой морде в фуражке при кокарде, которой казалось, что она имеет право оскорблять вольного грузина.
Все, во что мы только что углубились, вспомнилось Бесо именно в то время, когда он засобирался домой. И, конечно, не столько оттого, чтобы разобраться со своей блудной женой, сколько навестить сына, своего Амирана, с кем, к великому сожалению, тоже у него нет близкой, а точнее, родственной сходливости. Тем более что его изъела шутка, кем-то однажды брошенная:
Поедем в Гори,
Где вина – море
И где для Сосо
Выберем Бесо.
Бесо с удовольствием влепил бы по морде этому складушнику, да попробуй найди его среди смеховцев, что в Тифлисе сапожничают почти на каждом углу.
3
Тени, отдрожав на одном месте, медленно двинулись в его сторону, и Бесо неожиданно понял, что почти весь день просидел около руин старого замка, так и не смея войти в Гори. Когда-то, помнил Бесо, именно тусклость развалин усмиряла разыгравшийся было в веселости взор. Сейчас же он вроде бы ждал, что вдруг сипловато подзавоет ветер, туман клочьями повиснет над восходящей к небу горой и неожиданно прочернится чья-то фигура. И разымется некая