Обручник. Книга первая. Изверец. Евгений Кулькин
одно можно было сказать определенно: это писали явно не студенты.
Значит, кто-то следит за настроением в университете.
Но – кто?
С этим вопросом он «укутался», если так можно выразиться, в скучную лекцию, которую читал чахленький, почти безжизненный профессор, фамилию которого Володя до сей поры не усвоил. А в полдень чей-то зычный голос провозгласил:
– Студенты! На сходку.
– Куда? – послышалось несколько вопрошающих воплей.
– В актовый зал.
И тут Володя совершенно забыл о той самой осторожности, о которой часом раньше думал с трезвой определенностью.
Теперь его несла на второй этаж, где располагался актовый зал, некая сила, ни объяснить, ни понять которую было невозможно.
Сгрудились у дверей актового зала, которые оказались запертыми.
– Что делать? – вопросил кто-то из менее решительных.
– Ломать! – кажется, не своим голосом, но приказал, именно приказал, Ульянов.
И тут же двери, под напором охваченных азартом тел, с треском распахнулись.
Запахло прахом раненого дерева.
И зал, едва заполнившись, заклокотал.
Тут не было ни здравого смысла, ни сколько-то сходных с этим действий. Работали одни чувства. Оголенные, как провода. Они только что не искрили.
– Товарищи!
Голос прозвучал так, словно бил языком только что вырванным у колокола, вот-вот готовым ударить в набат. В нем кипела сдерживаемая сила.
– Товарищи! – повторил незнакомый Ульянову парень, на лацкане которого пламенела какая-то нашивка или брошь. Видимо, для того, чтобы хоть чем-то отличаться от остальных.
– Нет лучшего в мире слова, как «товарищ», – продолжил он. – Оно сразу дает понять, кто есть кто. Оно объединяет, воодушевляет, зовет. Так поклянемся же с этим словом во главе поддерживать друг друга!
– Надо требовать свободы! – выкрикнул кто-то.
– И законности! – подвторил ему еще один голос.
– Главное, нужна правда! – подытожил эти выкрики председательствующий.
И в этот самый миг в зале наступила испепеляющая тишина. И все увидели инспектора Потапова.
Грузной, да и грозной тоже, глыбой он появился в проеме дверей и оттуда же, от порога, крикнул:
– Господа! Именем закона требую немедленно разойтись!
Зал все еще пребывал в летаргии неожиданности. Потом вдруг всшевелился, словно ему сделали инъекцию просыпа, и сразу несколько голосов завопили:
– Вон! Вон отсюда!
– Долой! – вырыднула толпа.
Потапов окинул зал своим налитым кровью взором и заметил Володю Ульянова. И, видимо, ринулся в его сторону, когда студенты, повскакивав со своих мест, стали теснить его к выходу.
Свист и улюлюканье, казалось, накалили само здание университета. И Володя услышал, как за его спиной со звоном разбилось стекло.
Хотя он мог поклясться, что в него никто ничем не бросал. Повеяло уличной прохладой, которая, однако, не остудила кипящую неуемность толпы.
И в это время, в том же проеме дверей,