Слышишь топот бегущих слонов? Повесть. Алексей Казаков
все уйдут, а я останусь с тобой.
– Ты тоже уйди. От греха…
– Кончай командовать, – ответил я. – Нам поручено обоим.
Мы спустились на площадку между третьим и вторым этажами и подождали, когда глава района, секретарша, водитель и охранники здания выйдут на улицу. Через окно было видно, как они сели в чёрный служебный джип и отъехали.
В грязном, потёртом пакете что-то тикало. Мы с Ганифой встретились глазами.
– Вот что, дорогой. Давай я сам. Если что… будет один труп. А так – два.
– Ганифа, – сказал я внешне спокойно, хотя внутри я оцепенел от страха, который норовил схватить спазмом и горло. – Давай так: я остаюсь здесь. Если что-то не так… короче, не считай меня дешёвкой.
Ганик потёр подбородок и произнёс негромко:
– Угу. Доходчиво. Чуть в сторонку, не заслоняй свет.
Я знал, что Ганик – бывший российский офицер, комиссованный по состоянию здоровья. Наверняка имел дело со взрывчаткой, минами и бомбами. Только бы всё получилось…
Ганик присел перед пакетом, и серая камуфляжная куртка натянулась у него на мощной спине. Полоска шеи между затылком с чёрными волосами и воротником куртки была мокрой.
Через секунду он держал в руках старый облупленный будильник. А ещё в пакете обнаружилась грязная скомканная рубашка, завёрнутая в газету надкушенная булка и пустой пузырёк-чекушка от дешёвой водки. Не иначе, какой-нибудь бомжеватый проситель или выгнанный из дома муженёк-пропоица забыл своё походное имущество между этажами районного «белого дома».
Потом мы позвонили Юрию Аркадьевичу, все рассказали, и тот передал с одним их охранников здания бутылку дорогого коньяка, которую мы с Гаником выпили в моем крошечном кабинете под завалявшиеся в столе сухарики.
Этот полукурьёзный случай сблизил нас, скрепив взаимным уважением.
Вот и теперь, в жарком индийском городе, куда переехал на ПМЖ бывший капитан Российской армии и бывший охранник, а ныне – бизнесмен Ганифа – я надеялся, что он мне не откажет в щепетильном деле. Тем более¸ что мероприятие будет неплохо оплачено. Речь пойдёт… не знаю, как и назвать это: то ли о мести одному человеку, то ли о наказании его.
6.
Вечером в открытом кафе, где смуглый пианист играл отрывки из Брамса, Моцарта, Грина, я, попивая за столиком с Леной красное сухое вино, думал о том, что сознание многих людей моего и более старшего поколений в своё время формировалось на книгах, к примеру, о Мистере-Твистере, о Незнайке (и на Луне, и в Солнечном городе), о Мальчише-Кибальчише, о Тимуре и его команде, а потом, уже в зрелые годы – на выращенных в агитколбах произведениях о Павке Корчагине, стихах о молодости, которая, как помнится, водила в сабельный поход… но в то же время и на книгах Хемингуэя, Ремарка, Нагибина, Солоухина. А теперь бывшие читатели этих детских и недетских книг или решили в своём сознании многое отвергнуть, отторгнуть, рухнуть в потребительские крайности, и, очертя голову,