Черепаший вальс. Катрин Панколь
И не настаивай, а то будешь похожа на всех этих кривляк и липучек, терпеть их не могу».
И Гортензия отступила. О том, чтобы быть на кого-то похожей, не могло быть и речи: она единственная и неповторимая и тратит массу сил, чтобы такой и остаться. И о том, чтобы потерять дружбу Гэри, тоже не могло быть речи. Этот парень точно был самым привлекательным в Лондоне холостяком ее возраста. В его жилах текла королевская кровь – об этом вроде бы никто не знал, но она знала. Подслушала разговор матери с Ширли. Ля-ля тополя, to make a long story short[20], Гэри был внуком королевы. Его бабуля жила в Букингемском дворце. Он ходил туда как к себе домой и знал все тамошние закоулки. Получал приглашения на закрытые вечеринки, на презентации бутиков, на всевозможные завтраки, ланчи и ужины. Эти приглашения валялись в коридоре у входной двери, и он небрежно сгребал их в кучу. Ходил всегда в одной и той же черной водолазке, бесформенной куртке и штанах с пузырями на коленках. Ему было наплевать на внешний вид. Наплевать на свои черные волосы, на большие зеленые глаза, на все свои достоинства, так много значившие для Гортензии. Он терпеть не мог мелькать в свете, выставлять себя напоказ. Ей приходилось умолять его куда-нибудь выбраться и взять ее с собой.
– Мне же надо завести связи, Гэри, без связей я никто, а ты знаешь всех в Лондоне!
– Не говори глупости! Это мать всех знает, а не я. Мне еще надо себя зарекомендовать, а у меня, знаешь ли, нет ни малейшего желания себя зарекомендовывать. Мне девятнадцать, я такой, какой есть, пытаюсь стать лучше, а это та еще работенка. Я живу как хочу, мне это нравится. И ради тебя меняться не собираюсь, sorry[21].
– Да тебе стоит появиться, и никаких рекомендаций не надо! – топнула ногой Гортензия, раздраженная его занудством. – Тебе это ничего не стоит, а мне надо позарез! Не будь таким эгоистом. Подумай обо мне!
– No way[22].
Сдвинуть его было невозможно. Она могла браниться, приставать – все напрасно: он надевал наушники и не обращал на нее внимания. Гэри хотел быть музыкантом, поэтом или философом. Брал уроки фортепиано, философии, актерского мастерства, литературы. Смотрел старые фильмы, жуя экологически чистые чипсы, записывал свои мысли в тетрадь в клеточку и разыгрывал этюды, подражая прыжкам белок в Гайд-парке. Иногда он так выскакивал в гостиную – лапки вместе, зубки наружу.
– Гэри! Ты смешон!
– Я – супер-белка! Король белок в сверкающей шубке!
Он изображал белку, читал наизусть отрывки из Оскара Уайльда и Шатобриана, диалоги из «Лица со шрамом» и «Детей райка». «Если богатым еще и любовь подавай, что же останется бедным?» Плюхался в кресло, в котором когда-то сидел Георг Пятый, и, потирая пальцами подбородок, размышлял над красотой этой фразы.
Нельзя было не признать: он блестящ, обаятелен, оригинален.
Презирал общество потребления. Мобильник, так и быть, признавал, но не желал знать никаких модных гаджетов. Покупая одежду, брал всегда одну вещь. Даже если на рубашки была акция – две по цене одной.
– Возьми
«Короче говоря» (англ.).
«Извини» (англ.).
«Ни за что» (англ.).