Монастырь дьявола. Ирина Лобусова
потому, что не решился повторить свой вопрос.
– У меня нет близких, – слова прозвучали глухо. Врач ничего не сказал.
Лестница закончилась внезапно, и в лицо ударил сноп света.
Широкая площадка (верхняя ступень лестницы) была очень короткой, и, переступив ее буквально через пару шагов, они оказались в огромном зале, сводчатые высокие окна в котором были распахнуты. В них вливались серые потоки света – еще не успело стемнеть. Зал был огромен, имел прямоугольную форму, и конец его вообще терялся в темноте. Ставень на окнах не было, точно так же, как и решеток, и это производило странное впечатление, еще более странное оттого, что кое-где в окнах не было даже стекол. Пол был выложен отполированными мраморными плитами, потемневшими от времени, и эти плиты гасили шаги. Несмотря на такие размеры зала, на высокий потолок, тонувший в переплетениях огромных мраморных колонн, в зале совершенно не было эха. Казалось, даже воздух был неподвижен, заполняя все пространство как плотное материальное тело. Зал был абсолютно пуст. Ни где было заметно ни единого признака присутствия человека. Кроме того, в зале не находилось никакой мебели – ни одного стула, ни стола, ни скамеек или кресел вдоль стен… ничего абсолютно, даже подсвечников на стенах. Они прошли несколько шагов вперед и остановились, изучая пол, потолок, проемы стен…. Несколько минут изучения не прошли даром: кое-что в зале действительно было. Картины. Кое-где в проемах между окнами висели картины, в самых темных и далеких участках стен.
Это были закопченные от времени, почерневшие полотна. На них совершенно не падал тусклый, вечерний свет из окон, поэтому изображение было невозможно разглядеть. Картины были в простых деревянных рамах (рамах из черного дерева), и от этого они казались еще темнее. Словно кто-то специально расположил их так, чтобы создать полную иллюзию отсутствия света, развесив в самых темных, плохо освещенных местах. И в то же время непонятные картины с неясным изображением словно наблюдали за теми, кто находится в зале. Оттого вошедшие боялись лишний раз пошевелиться. Тонкий лучик солнечного света неожиданно упал в серую пыль, осветив одну из картин. Он был тусклый, дрожащий. Свет производил впечатление призрака: убогий мираж в темноте.
Он пошел к стене, к той картине по центру, край которой был освещен солнцем. Подошел близко. И застыл.
Исступление. Он вдруг нашел в памяти то единственно верное слово. Тело бросило в жар, потом обдало ледяным холодом. Это был не просто кошмар. Ненависть, и ярость, и бешеные порывы страсти, сметающей все на своем пути, и одержимость дьяволом как идеей, и безумие потерянной души, разодранной в клочья сомнениями и отчаянием, черным и глухим проклятием пролитой крови, и…. исступление. Он видел его, оно протягивало свои чудовищные, раскаленные щупальца и умыкало в пучину, в бездну, пожирало заживо пламенем, заставляя душу, как окровавленную тряпку, трепетать на черном ветру страстей. В тот первый момент, когда он глянул на изображение, в голове вдруг ярко вспыхнуло что-то болезненное и страшное. В голову, объятую пламенем исступления, пришло только одно: ужас.
Лица,