Потерявшийся во сне. Андрей Андреевич Храбрый
для пьющего поморщился. Сидевший за стойкой, кроме пустоты, ничего не замечал в округе, да и та казалась чем-то несущественным. Даже если бы к нему вдруг обратились бы со спасительной помощью – душевным разговором, – то он и ту бы не заметил протянутую руку, а через сколько-то минут или даже часов, очухавшись и обнаружив ее, воспринял бы предложенное за издевку, насмешку. А помощь ни ждать, ни уговаривать не любит. Бармен и так лез из кожи вон, но не из чувства альтруизма или долга помочь ближнему своему, а ради скрашивания сонных ночных часов. Спортивный интерес: спустя сколько рюмок расколется, испуская тревожащее, огорченный мужчина.
– И почему все так быстро надоедает? День с товарищами провозишься, а на следующий уже и не знаешь, как поздороваться. Крутой склон к одиночеству. В одно время сердце, допустим, замирает при прочтении Есенина или Маяковского, а после, пресытившись, тошно притрагиваться к томам.
– Привычка и стресс – злейшие враги. А вообще, надоедание – всего лишь мираж неохоты и апатии. Существует только усталость, вот она и одолевает, и воспаляется в виде бреда, из-за которого любимое кажется абсурдностью.
– Нет, одиночество и тоска – не бред, – будто уставший объясняющий один и тот же материал учитель, безразлично, с философской ноткой заявлял тот, глотая дешевый коньяк, запах которого получил гордое признание близости от Дягелева. Губы выплевывали слова механически. В голове все больше туманилось, и незнакомый мужчина, случайно толкнувший в ребро Дягелева, не удостоился даже презрительного взгляда. До того окружающее казалось незаметным.
– Бред. Эта чушь – паразит нашего сознания. Болезнь. А как избавиться болезни? Лечением. Медикаментозно или народными средствами.
– Болезни различны по сложности, – он махнул рукой в знак протеста и промямлил тяжелым языком. – Больше не лей, но говори.
–Я ненавижу слова из ряда “одиночество, тоска”. Что это вообще за слова? – Возмущался бармен, ощутив своеволие. – Отговорки, не более, но в данном случае вытащит любовь. Я вот однажды влюбился и…
Неоконченная фраза оборвалась, словно радиослушатель раздраженно ударили по кнопке выключения. Дягелев пробежался серым взглядом по бармену: молодость пылала в теле ночного работника, и следы юношеских соблазнов приключений еще не были смыты возрастным разочарованием.
“Любовь, – отзывалось эхом в туманной голове, – орудие пыток. Ничего не значащая близость. Просто есть с кем поболтать вечером и провести усталую ночь под одним одеялом, чтобы на утро разбежаться по разным направлениям. Мне в клинику, ей – … А ей некуда. У нее и пункта прибытия из моей квартиры нет, потому как ее не существует. Опять кого-то выдумываю, играюсь поддатым воображением. Вымученно, из-за законов природы вырисовываю женские образы и представляю себя рядом с ними – отстраняюсь от реальности, ведь все те несуществующие, а мне бы кого-нибудь существенного… – Он покарябал ногтем по барной