Обет без молчания. Ольга Володарская
Как по линейке…
– Дорогая, ты начинаешь взрослую жизнь, тут все иначе. Я когда-то красил ограды и стволы тополей, а теперь я финансист, и не в восторге от своей работы. Она муторная, утомительная, нервная. Но я с успехом ее выполняю, поэтому доволен жизнью.
– А кем ты хотел стать, когда был маленьким?
– Паромщиком, – фыркнул Дэвид. – Хотел перевозить людей с одного берега Темзы на другой.
– Это здорово!
– Нет, не здорово. Паромщики едва сводят концы с концами, а я процветаю. У меня счет в банке, машина, квартира… Ты! – Он больно ткнул ее пальцем в грудь. – Только не говори, что встречалась бы с тем, кто пропах соляркой, сыростью и спит, где придется! В лучшем случае на койке в хостеле или в квартире, арендованной вскладчину.
– Не хочется напоминать, но… Парис пах гиросом[2] и снимал комнату вместе со студентами.
– Не хочется напоминать, но… Ты с ним рассталась!
– Но не поэтому.
– И поэтому тоже.
В итоге она согласилась на стажировку в агентстве. Пока Бетти доучивалась, это ни к чему не обязывало: работа принеси-подай, неполный день, минимальная оплата. Но Дэвид считал, что она должна ко всему приглядываться, учиться, схватывать на лету и выпрыгивать из трусов, чтобы отлично себя зарекомендовать. Бетти не особо старалась, но у нее само собой все получалось. Она была идеальным исполнителем, и ее хвалили, что не могло не радовать Дэвида.
Его – но не ее. Бетти было все равно.
Она не понимала, что с ней, маялась. Ей бы наслаждаться жизнью: у нее прекрасный мужчина, надежный, есть перспектива трудоустройства, отменное здоровье, а счастья нет… Почему?
Ответ был один: Бетти не нашла себя. Не поняла, в чем оно, ее счастье. Может, потому, что очень рано вступила в серьезные отношения? Да еще сразу сиганула из одних в другие! Никто из ее знакомых девушек-ровесниц так не поступал. Ни в Германии, ни в Англии не принято в двадцать начинать взрослую жизнь. И она этого не планировала, как-то само получилось…
– Давай поживем отдельно? – предложила Бетти Дэвиду.
– Не понял?
Да она и сама не поняла! Вроде бы ничего не предвещало беды. Сидели в ресторане, ели отбивные: она из свинины, он из индейки. Дэвид отметил, что его блюдо полезнее – мясо постнее и гарнир безуглеводный – брокколи, а не картошечка, как у Бетти. И так ей стало тошно от всего… Не от слов, нет. Дэвид постоянно говорил о том, что он выбирает правильное, но не призывал следовать его примеру. Не от ресторана, который никогда не нравился Бетти, но считался одним из лучших в их районе, поэтому они в нем и ужинали. Не от скрипичной музыки, монотонной, усыпляющей. От всего вместе! Бетти хотелось завыть от тоски. Или схватить тарелку Дэвида, на которой еще оставалась его правильная еда, и разбить о чью-то голову: его самого, официанта, музыканта, бабы за соседним столиком, что пережевывала свой шпинат положенные тридцать два раза и вела счет вслух.
Но Бэтти вместо этого предложила Дэвиду пожить отдельно.
– Мы слишком быстро съехались, –
Греческий аналог шаурмы.