Знатная полонянка. Лариса Олеговна Шкатула
ученая знахарка хуже прирождённой… Что всполохнулась? Смеюсь я… Не судьба тебе у меня учиться. Осенью сваты в ваш дом придут. Высоко взлетишь ты, голубка сизокрылая, да недолгим будет твоё счастье…
Сказала недоброе и примолкла: мол, судьба, с нею не поспоришь!
Брат с сестрой обратно возвращались, Любомир всю дорогу сетовал:
– И чего я тебя к этой знахарке потащил? Совсем глупыми речами голову задурила. Пророчица!
Теперь оказалось, правду она пророчествовала.
Потому, когда арамейский врач сказал о князе то же, что и когда-то о нём самом:
– Все в руках божьих! – Любомир не выдержал.
Отправился к Прозоре и мольбами-уговорами склонил знахарку к согласию появиться в княжеских палатах и самолично осмотреть Всеволода.
Глава восьмая
Аваджи, как обычно, сидел на пятках в шатре Тури-хана. Лицо его по-прежнему было непроницаемо, но если бы знал светлейший, о чем думает его верный нукер, в очередной раз уверился бы в своих подозрениях насчет его жены: чародейка она, колдунья!
Ибо думал Аваджи не о дальних походах и славных победах, как приличествует сотнику. Не о кипчакских тонконогих скакунах, не о богатых землях, не о золотых монетах и драгоценных камнях…
Думал нукер о том, что завтра, как обычно, приедет в курень торговец. На своем худом верблюде привезет он ткани, мази-притирания, нитки и прочую мелочь. И он, Аваджи, закажет торговцу маленькую деревянную, расписанную цветами качалку, в какой урусы укачивают своих детей. И когда Ана родит сына – он почему-то был уверен, что она носит сына, – станет укачивать малыша в этой колыбельке.
Если бы мог слышать его мысли Тури-хан! Разве не крикнул бы в изумлении:
– Опомнись, Аваджи! Это не твой ребёнок! Неужели ты собираешься выдавать княжеского ублюдка за своего сына?! Она опоила тебя колдовским зельем!
– Опоила, – согласился бы Аваджи. – Но вовсе не ядом, а любовным напитком. А из её рук я выпил бы даже яд.
Впрочем, теперь и сам Тури-хан был влюблён. Но любовью мужчины и воина. Его пятая жена Айсылу пришла к нему девственницей, но в ней уже сказался дух женщины Востока. Объятия Айсылу ещё робкие, неумелые, но она быстро учится искусству любви.
Хан на радостях послал новому тестю такой большой калым, какой не платил за четырех первых жен. Всех вместе. И отец, и мать Айсылу счастливы уже тем, что страшное событие в жизни их дочери окончилось для неё не позором, а возвышением: она стала женой самого повелителя степей!
Любовь мужчины окрыляет его, но не затмевает разум! Так сказал бы Тури-хан. Он полюбил Айсылу. По-своему. Например, сегодня, перед выездом в степь, где хан собирался устроить смотр готовности своего трехтысячного войска, он провел ночь в шатре своей любимой жены.
Но как только наступило утро, он ушёл в свой шатёр, чтобы потом о пятой жене больше не вспоминать. Для этого существовали ночи.
Тури-хан ехал по степи в сопровождении сотни тургаудов, которых возглавлял Аваджи. Их прозвали «верными», потому что они поклялись отдать свои жизни ради