Детские травмы. Виктор Загоскин
который нельзя рисовать ни при каких обстоятельствах. Узнаю, кто это сделал – по стенке размажу». В этой тишине мы разошлись, ничего не поняв, что именно это за знак и почему его нельзя рисовать. Время было идти на прогулку, и мы благополучно забыли об инциденте со шкафом.
Вывалили мы на прогулку всей гурьбой, стоял зимний морозец, снега навалило много. У меня была подружка Анечка, с которой я уселся рисовать узоры прямо на снегу. Черт меня дернул изобразить тот же знак, что мы все видели на шкафу, ведь интересно, что же будет дальше. А дальше было неожиданное появление Екатерины Григорьевны с тыла с криками: «понятно теперь, кто на шкафу это нарисовал». Мое сердце просто ушло в пятки, я думал, что после такого преступления мне точно не жить. Своими сапогами той же фирмы «Заря» она остервенело стрела мои художества, меня силой посадила на веранду, и сказала: «Все, ехидна, доигрался ты!».
Я понимал, что не отмажусь, хотя в голове крутились версии, что это была попытка нарисовать окошко домика, и я просто не успел закончить рисунок. Ощущение духа НКВД, судейских троек и неминуемого расстрела, без права обжалования, я тогда почувствовал в полной мере, даже теоретически не предполагая, что это такое. Пока я сидел на веранде, презираемый всеми, я задавался вопросом, зачем я это нарисовал, ведь говорили же нельзя ни при каких обстоятельствах, вляпался на ровном месте. В конце того тяжелейшего дня, то ли Екатерина Григорьевна забыла, то ли момента подходящего не было, но мой папа, пришедший меня забирать, об этом инциденте не узнал. Тогда меня очень удачно пронесло, хоть я и попрощался с собственной жизнью.
Детский сад я не любил и всячески мечтал о школе. Как-то из сада меня забирал старший брат и, по пути домой, я попросил его, чтобы школьный рюкзак нес я, дабы все вокруг думали, что я уже школьник. Брат с огромным удовольствием передал мне свой тяжеленный багаж, плотно забитый учебниками. Тащил я это до дома, изнемогая от мышечной боли и пытаясь вглядываться в лица редких прохожих, что встречались на нашем пути. Надо ли пояснять, что никто не оценил мой порыв, собственно, даже и не обратив никакого внимание на малолетнего глупыша.
Годы шли, настал момент прощаться с садом и фотографироваться на общей фотографии. Нас расставили в ряды, Екатерину Григорьевну разместили в самом центре. Все прошло, как по маслу, без лишних оскорблений и ударов по копчику. Если бы не один момент: пачку фотографий, групповых и индивидуальных, выдали Екатерине Григорьевне, чтобы она их вклеила в красную папку каждому из детей, задумка была сделать что-то типа диплома. Работа у Екатерины Григорьевны не задалась: фотобумага, на которой отпечатали фотографии оказалась загнутой по бокам. Она пыталась и так наляпать и сяк, силикатный клей предательски налипал на пальцах, что оставляло следы на фотографиях и видно было, что она жутко нервничает. В итоге она обратилась к нам: «Я должна сходить и забрать кастрюлю с вашими помоями, которые вы будете есть на обед, к столу никто не подходит и ничего не