Тайны угрюмых сопок. Александр Минченков
тут бабы, умом рехнувшиеся.
– И где ж люди берут столь зависти, это ж какой яд в себе держать надобно? Я каждый день молюсь за вас, как могу, пытаюсь отвести от вас гадости. Мой вам совет: уезжайте, сердце моё не выдержит на всё это смотреть, да и твои, Михаил, родители переживают, мечутся. А вы жить только начинаете. Трудно на новом месте устраиваться, но и здесь оставаться не след.
Свекровь ушла, а Михаил долго сидели с Марией и обсуждали озвученный совет, размышляли. От греха подальше и решили сняться с насиженного места и уехать, чем дальше, тем лучше.
Родители Михаила против не были, самих, как и у свекрови, такие же мысли донимали, оттого смирились и благословили на дальнюю дорогу, туда, что Сибирью зовётся. Не захотел Михаил в Орловской губернии оставаться.
Добравшись по Лене до Олёкминска, стали обживаться. Дом срубил Михаил добрый, небольшой, но крепкий, землю с Марией подняли, у местных заняли кое-какие семена, и первый урожай уже порадовал. Земля плодородная, словно по людям соскучилась – рожала, на радость хозяев.
Михаил познакомился с местными жителями, быстро перехватил от них науку по охотничьим и рыболовным мудростям. Пушнину добывал умело, сети плёл, улов всегда получался удачным. Появились деньги, жить стало легче. А тут уже и сын родился, нарекли Севастьяном, в честь прадеда, а прошлые деревенские неприятности туманом покрылись.
Но и тут не обошлось от глаза дурного. Не все на земле люди добрые, завистливые средь них попадаются и чужому благополучию не рады.
В соседнем охотничьем угодье промышлял Никодим Заворотнюк. Промысловик не ахти какой умелый, но соболя и белку брал, на хлеб деньги водились, в долгу ни пред кем не числился. А наряду с этим крысятничал окаянный, имелся такой грех. Жадность вселилась в мужика и не отпускала. Удачливых охотников не любил, про себя о них мысли недостойные вынашивал. Пройти мимо чужих ловчих приспособлений не мог, оглядевшись и прячась, снимал порой и трофей сторонний.
Догадывались, предполагали олёкминские мужики, чьих рук дело, что за «лиса» завелась в посёлке, кто тропы чужие со своими путает. Но… Уличить эту крысу никому не удавалось – знал, подлец, когда и где можно нос свой воровской сунуть.
Посещал Заворотнюк и Михаила угодья. А уж они ему покоя не давали – богатые зверьём всяким и путиками обустроенными. К тому ж два зимовья, что Михаил поставил, срублены добротно и в местах пригодных. У самого-то было одно зимовье и то выглядело убогой землянкой.
Дом, что построил Михаил в Олёкминске, тоже у Заворотнюка вызывал восхищение, а больше досада нездоровая голову сверлила. «Вот же умелец, во всём горазд, впереди всех норовит…» – зудил про себя Заворотнюк.
Сын у Перваковых рос, что называется, не по дням, а по часам – время летело быстро. Что говорить, минуты идут, а годы будто летят, не остановишь. Севастьян подрос, стал его Михаил натаскивать таёжному ремеслу – учить пушного зверя добывать, зверя скрадывать, рыбу ловить в речках. Быстро схватывал Севастьян