Волки Дикого поля. Алексей Павлович Пройдаков
получишь… Государю Ингварю Игоревичу и князю Юрию Игоревичу я всё уже изложил в подробностях. Они изъявили своё доброе согласие… Скажу тебе, Вадим Данилыч, как сродственнику, да и доброму другу.
Голос Льва Гавриловича помягчел и потеплел.
– Я-то ненадолго, ныне недужен, знать, отслужил своё в дружине витязей русских. А вот Евпатий там останется заместо меня… Сын теперь в ответе и за моё доброе имя, и за честь русского витязя.
– Елена затоскует, – осторожно заметил Вадим Данилыч.
– Елена – его опора и надёжный тыл, она супруга. – Лев Гаврилович улыбнулся. – Сильна она, ох и сильна! Сдюжит… Теперь внимай как можно шибче, запоминай каждое моё слово.
Коловрат обвёл открытой ладонью всю карту и сказал:
– В связи с тем, что в половецких степях появились эти самые монголы, их немного, но морока может приключиться, нам надлежит усилить меры безопасности. Кто его знает, возможно, где-то там недалече и большая орда кочевников тащится…
– Понимаю, Лев Гаврилыч, как ты сам говоришь, безопасность лишней не бывает.
– Вот именно! Нам с тобой должно блюсти рубежи княжества. Поэтому здесь, здесь и здесь, кроме тех, что для мордвы, надобно усилить сторожи. И в первую очередь на рубежах черниговских. Шли туда дополнительную сотню. В половецкое поле – людей в усиление. Всех держать до особого княжьего распоряжения. Каждодневно присылать гонцов для оповещения.
Уже через час по бревенчатой мостовой застучали многие копыта лошадей.
Десятки и сотни выдвигались по месту назначения.
Мятежная Рязань
Неизвестный летописец, сидя в холодной монастырской келье, освещённой только чахлой лучиной, старательно выводил буквицы:
«Беда пришла на рязанскую землю, ибо нет в ней правителя, а тати поганые набегают безнаказанно. И когда тому станет вершие, ведает только Господь наш Вседержитель да великий князь владимирский Всеволод Юрьевич».
Среди груд свитков, харатий и кусков папируса, в чахоточной пыли и монашеском убожии зарождалась мысль, которой суждено пройти через века и в первозданном виде сделаться достоянием потомков.
«В миру шумят жития: князья бранятся, смерды гнут хрип, всечасно творится зло и неправедные деяния; темнеет лик простого ремесленника и чёрного смерда от горестных трудов… Но летописцу надо свершать своё, ибо его немолчное свидетельство завещано самим Господом, давшим счастье постичь тайну нанесения словес на пергамент.
Кто поведает миру о землях русичей, кто без ущерба истине расскажет о её нынешнем и прошлом? А ведь нам так необходимо знать своё прошлое, каким бы горестным оно ни было. Ибо страна без прошлого – безжизненная территория, подобная телу без души.
Ушёл человек, как никогда и не бывало. Остался только холмик земли, прикрывший ту скорбную юдоль, в которую он спустился в последний раз, чтобы уже никогда из неё не подниматься… Что есть мы в своей убогости телесной, а что есть наша безмерная отчина? Да будет всегда над ней Свет Божий! И да прославится она во веки веков. Аминь».
В Древней