Сеятель. Владимир Поселягин
были изрядно впечатлены. Я же отмыл руки в корыте, куда слили две бутыли самогона, и продолжил операцию, ушивая. Лекарка, что суетилась рядом, успела все отмыть. А мы с ассистентом были в косынках, чистые тряпицы закрывали волосы и нижнюю часть лица вроде масок. Я опасался грязи, что могла попасть в рану.
Сейчас, в одном исподнем сидя у кровати девочки (одежду я отдал хозяйке дома постирать, все же забрызгало ее, чуть позже мне хозяин принес штаны сына и рубаху), я размышлял, что из всего этого выйдет. Но то, что бежать придется скоро, я понимал. Слишком заинтересованный взгляд был у отца девочки. Не похож я на крестьянина, тут за плечами несколько университетов маячили. Да я особо и не скрывался.
А через четыре часа после окончания операции – меня как раз покормили рисовой кашей на молоке – девочка очнулась. Пока взгляд расфокусирован, но я был рад тому, что та пришла в себя. Пусть застонала от боли, руку на повязку положила, но главное в себя пришла. Когда она смогла отвечать на вопросы – боль в брюшине потихоньку стихала, оставаясь ноющей, – я опросил ее, после чего сам напоил. Отец девочки, что присутствовал в комнате, внимательно за всем наблюдал. Велев девочке спать, я сказал отцу:
– Пока прогноз хороший, думаю, все будет отлично. Держите, – протянул я ему часы.
– Оставь себе, считай подарком за спасение девочки. И вот еще десять рублей.
Смущаться я не стал, взял золотую монету царской чеканки и убрал за пояс – карманов у штанов и рубахи не было. Дальше пришлось ждать, меня от кровати не отпускали. Хозяйке дома я сообщил, что девочке можно кушать. Осталось ждать, когда больная снова очнется. Я проверял температуру – лоб горячий, но пока терпимо – и дремал на табуретке рядом. Девочка проснулась под утро, уже светало. Я ее опросил, потом уступил место отцу девочки, который сам покормил ее с ложки пшенной кашей и дал напиться чая. После этого еще один осмотр и опрос, после чего я сказал девочке:
– Ну что ж, нужно вставать.
На меня удивленно посмотрела не только девочка, но и ее отец.
– Разве ей можно?
– Нужно.
Я лег на пол и показал, как нужно вставать, обучил наглядно, потом помог. Она поднялась, постояла – голова кружилась – и начала ходить от стены к стене. Сделала так десять заходов и легла. И вот так следующие восемь дней и прошли. Анна, так звали девочку, быстро восстанавливалась, вчера я снял швы. Сегодня утром отец девочки собрался и куда-то укатил, только одного подчиненного оставил. Я так подозреваю, к местному помещику поехал. Я подумывал сбежать, но сторож, что охранял девочку, присматривал и за мной, шагу без присмотра не сделать. А к обеду офицер вернулся и протянул мне бумагу.
– Это вольная, твой паспорт. Теперь ты свободный человек, Михаил. Я держу свое слово.
– Благодарю.
Взяв бумагу, изучил, что написано на пергаменте: действительно вольная, с подписью и печатью помещика. Печать нечеткая, небольшая, подозреваю, оттиск сделан перстнем. Я аккуратно