Зазимок. Василий Иванович Аксёнов
лесоповал и тот же сплав, остались живы, хоть и не очень здоровы. А самого деда, Егора Христофоровича, потрошили «христопродавцы» два раза с перерывом в год, в двадцать девятом и в тридцатом, и два раза он умудрялся отстраиваться на голом месте да обзаводиться каким-никаким хозяйством, и не с помощью золота или денег, которых не было, а трудам своим благодаря. Так вот. А после, в Игарке уже, как-то ночью Егора Христофоровича увели из барака, назад же привести забыли. Я не знаю, что здесь плохо, что – хорошо? Я знаю только, что есть в этом какая-то закономерность, последовательность ли, но какая – ум мой неймёт. Скажу ко всему прочему лишь то, что и мать моя, светлая о ней память, и в будни, и в праздники вставала как заведённая в пять часов утра, сновала челноком до вечера и спать ложилась с заботами, греша против завета Божьего, о завтрашнем дне. А мой отец той порой разъезжал по ложным и неотложным командировкам, валялся на кожаном диване в Кемской комендатуре или выкуривал в сельсовете пачками «Север», толкуя с мужиками о решениях партии и о крестьянском труде.
И вот тут ещё что:
Павел Григорьевич Несмелов и Макей Христофорович Русаков в составе Елисейского казачьего полка не раз сиживали бок о бок в одном окопе во время русско-японской войны тысяча девятьсот четвёртого года, судачили об общих знакомых, об иконах и колунах, что вместо винтовок привозили им на фронт, о вшах, не дающих покоя, о царе и о «жёлтопузых», делили махорку и харч, а вот о том, что когда-нибудь породнятся, и мысли, наверное, не допускали.
Но не всё ещё, ещё и вот что:
– Орест, отец твой, может, и жил бы с Дашей, первой женой своей, – сказала мне как-то тётка моя, Ксения Павловна, приезжавшая к нам в Каменск за грибами, – если бы не заняла Даша дом Лизиных родителей, это которую любил Орест. Так и жили врозь: она – в Лизином доме, запустила который… дом огромный, крестовик, а у неё силёнок-то, у бабы… а отец ваш с нами, у тятеньки. Как только у них ещё и дети получились? Оттого, может, что партбилеты рядом лежали. Но это я так, племянничек, в шутку, не принимай всерьёз… Да ещё и война помогла: Орест же, хоть и крут вроде характером, но не горазд на такие поступки, как развод, а тут четыре года всё-таки, срок, согласись, не маленький… что там греха таить… гуляла тайно Даша… да и то: одна, детей кормить надо было… сколько их с голоду поумирало. Это отцу-то уж не поминай…
И последнее:
В Исленьском краеведческом музее, в отделе «Послевоенное время. Период восстановления народного хозяйства», в витрине, под стеклом, лежат документы и две свинцовые плюшки, под ними надпись: «Этими пулями был бандитски убит герой гражданской войны Несмелов Павел Павлович».
Какой-то месяц зимы, какой – не помню. Должно быть, февраль. Рядом заснеженный ельник, в котором галдят вороны, галдёж их не тише нашего. Нам лет по одиннадцать-тринадцать. Штаны навыпуск, телогрейки взмокли и обледенели, телогрейки на нас – как панцири. Катаемся в глубокий сугроб с крутой крыши высокого, недавно