Танцующий на граблях. Сергей Владимирович Беликов
из того, что я теперь сам по себе.
Вот такое у меня было детство. Меня не слишком сильно ограждали от жизни, и я достаточно много бегал, плавал, лазал и набивал шишек. С другими детьми тоже общался относительно легко, хотя больше времени проводил один, возившись с конструктором. Благодаря тому, что воспитание было очень демократичным я привык всегда думать своей головой и получил не очень большой багаж вредных установок. Что же до нарушения привязанности, то перекос в сторону самостоятельности, по-моему, лучше, чем наоборот. В мире и так слишком много инфантильных людей.
8-битные игрушки
В первый класс я идти не хотел. Скандалил, плакал, упирался и не хотел отпускать маму. Но все оказалось не так страшно. Во-первых, мне очень повезло с учительницей начальных классов. Ее звали Юлия Вячеславовна, она совсем недавно закончила институт и к детям относилась хорошо. И несмотря на все мои странности (а возможно и благодаря им), я был одним из её любимых учеников. Однажды она сказала моей маме: «Я думала он у вас обычный тихий мальчик, а у него, оказывается, есть характер». Во-вторых, я был очень старательный, достаточно умный, а читать и считать научился еще до школы. Так что учеба мне давалась относительно легко, и я был круглым отличником с кучей звездочек на прописи, хотя я и не видел в этом соревнования. Мне просто было приятно, когда меня хвалят и я всеми силами старался это заслужить.
Почти сразу я заявил маме, что уроки со мной делать не надо и я все буду делать сам. Я вообще не очень понимаю зачем родители помогают детям с уроками, а тем более делают уроки за них. По-моему, этим они оказывают медвежью услугу и лишают детей самостоятельности. А самостоятельность – это гораздо важнее, чем оценки. Впрочем, и у меня были проколы, когда приходилось просить помощи. Как-то раз я забыл сделать гербарий и вспомнил про это только вечером. Я попросил маму разбудить меня в 6 утра и помочь мне его собрать, и мы все утро собирали всякие веточки и листочки, покрытые инеем.
Уже тогда я был гиперответственным и боялся сделать что-то не так, хотя дома меня не ругали. Когда у меня были плохие оценки (иногда такое бывало), я сам так сильно расстраивался, что наказывать меня уже не было смысла. Как я сейчас понимаю, это такой способ психологической защиты – почувствовать вину и гнобить себя самому, чтобы это не успели сделать другие. Но по-другому я не умел. Родители тоже не особенно могли меня утешить, хотя даже покупали мне шоколадки, чтобы я сильно не расстраивался. А сестре наоборот, покупали шоколадки за хорошие оценки. Моя же хорошая учеба всегда воспринималось как, что-то само собой разумеющееся.
Соответственно, у меня выработалось достаточно кривое отношение к ошибкам и неудачам. Когда ты налажаешь – это ужасно, но тебя пожалеют. И какая-то часть меня, похоже, принимала эту жалость за любовь и заботу. Откуда же взялся такой страх перед ошибками, если меня не ругали? Все просто. Я с самого детства чувствовал, что я какой-то не такой. И каждая неудача или болезнь была этому