Танец над бездной. Елена Малиновская
она и впрямь выродок мрака…
Но Элдриж лишь отмахивался от надоедливых нравоучений колдуньи. А когда старуха слишком неосторожно затрагивала его кровоточащую рану потери, сухо и страшно отвечал:
– Ее вина – в ее рожденье.
И совсем редко, в самых исключительных случаях добавлял совсем непонятное:
– Проклятие рода – красные глаза.
Внешность девочки и впрямь была чересчур примечательной для жителей островов. Как будто небу мало было горя, обрушившегося на семью, оно еще и наделило ребенка столь пугающим обликом, непохожим даже на родителей. Иссиня-черные непокорные вьющиеся волосы не привлекли бы лишнего внимания вкупе с нежным овалом личика ребенка, какой-то беззащитной линией подбородка и трогательными ямочками на еще пухлых щечках, если бы не одно «но». А «но» было существенным: глаза ребенка. Такого цвета глаз колдунья не видела за свою более чем вековую жизнь, а повидала она в свое время немало. В спокойном настроении девочка взирала на мир огромными бездонными черными очами. Но в гневе или в состоянии раздражения они вспыхивали у нее красным огнем, словно проклятая звезда – свидетельница ее рождения – навеки затаилась в глубине зрачков. Даже колдунья, не верящая в слухи о черном колдовстве, сама чуть не отдала Судьбе душу, когда однажды увидела ребенка ночью. Девочка была одна на побережье, где предпочитала проводить все свободное время, вдали от досужих взглядов, сплетен, домыслов да так и не ставшего родным отца. Элдриж никогда не волновался о ней, его дочь могла и заночевать на побережье океана, волны которого тихо бились о песчаные отмели острова, что, впрочем, она часто и делала. Жители Лазури не общались с «исчадием зла», видимо, опасаясь сглаза. И в ту ночь ведьма поняла почему.
Колдунья медленно, мучительно шаркая своими скрученными старостью ногами, приближалась к маленькой фигурке ребенка, удобно уместившейся на самом краешке истесанного морской стихией валуна. Море пробовало на вкус ноги ребенка, отражая в своей глубине искры небесного огня, и теплый ветерок лениво играл с непослушными локонами девочки. У ведьмы защемило сердце от жалости. Ей вдруг ясно представилась картина почти одиннадцатилетней давности. Тогда на небе царило солнце, но от Эльзы веяло такой же опустошенностью, как сейчас от ее дочери. Колдунья, помнится, посмеялась тревогам чужачки, да вот чем все обернулось. Теперь дитя Эльзы – круглая сирота при еще живом отце, когда душа матери давно успокоилась в призрачной обители Богов. Колдунье до спазма в горле захотелось приласкать ребенка, прижать его к себе, отогреть от злобы и ненависти мира. Она совсем уже собралась положить руку на плечо девочки, как та обернулась и взглянула прямо в сердце старухи черными провалами глазниц. Старуха отшатнулась.
– Не стоит меня жалеть,– сказала девчушка спустя, казалось, целую вечность, опуская голову вниз и освобождая разум старой колдуньи от сомкнутых тисков.
– Я не жалею тебя,– солгала ведьма и