Шорохи и громы. Владимир Константинович Арро
протрезвев на другое утро, я принялся за роман. Смелость его заключалась в том, что он гневно возвещал о богатстве неправедном, о «цеховиках» и «теневиках» республики. Им бросил вызов скромный интеллигент, тот самый «камень чистой воды», тихий герой-нестяжатель. Он был одновременно человеком совестливым и широким, любил посидеть в кафе и пить коньяк, угощая друзей. Гнев его был столь же яростный, сколь и справедливый: он ненавидел такие порядки, когда одни могут угощать друзей, а другие не могут.
А кто это любит?
Палата
Как-то весной в Волхове во время командировки свалился с жестоким радикулитом. Увезли из гостиницы в местную больницу.
Палата на пятерых. На меня нацелены жерла ночных посудин.
Обсуждают проблемы: много ли бегемот губит посевов, куда идет мясо кита, за что сослали Меньшикова. Рассказывают друг другу фокусы.
Но чаще всего разговоры о справедливости, которой, как выясняется, нет. Конец всегда один: сами и виноваты. Ругают раздвоенных, нечистых, а потом спохватываются: сами такие же! Федя с хлебозавода муку ворует, жена носит пирожки к вокзалу. Дед Филиппов сетки плетет, а знает, что через две недели порвутся, потому что нитки гнилые.
Стекло на двери завешено газетой, заголовки осточертели: „Годы крутого подъема“, „Времени – в обрез“, „Вижу землю!“, «Третий штурм недр“, „Заглянем на АТИ“. Я бы снял, да мне не встать.
Дед Филиппов встал утром и пошел в нарсуд: интересно все же. Там его и хватил обморок. Никогда ничем не болел, не пил, не курил, жил осторожно, без юмора и без риска. Теперь ему страшно, что умрет. Каждый раз ревниво допрашивает жену, кто что сказал о его болезни.
– А Марии написала? А Анны?
Жена успокаивает:
– Доктор говорит, скоро поправишься.
– Не зна-аю…
Дед стонет, стонет, да вдруг как зевнет во всю харю, добродушно и беззаботно.
Пришла племянница-парикмахерша, побрила его, он попросил, чтобы и мне подправила бороду.
Федя прожил жизнь темную и романтическую. Резал себе горло из-за женщины. Потом жил полгода в лесу, питаясь травами, оброс, опустился. Теперь работает на хлебозаводе автослесарем. Переживает, что здесь понапрасну уходит время.
– А дома что? – спросил я.
– А вот когда чувствуешь, что творчески отнесся к труду, что двигаешь дело, вот и не зря живешь.
Но это явно для моего блокнота. Вмешался Петр:
– А я больше всего люблю пойти в сад, посмотреть яблони, посмотреть кружовник.
– Вот и я! – не удержался Федя. – Еще люблю на велосипеде по аэродрому, летишь, как на крыльях!
Петр Пашков ест с особой быстротой, наблюдательностью и ловкостью, как человек, привыкший к многолюдному столу.
Он из военных, был богатырем-командиром. Удивляется своей неподвижности. Служил в Пушкине. Крутил „солнце“, поднимал штангу, кидал копье. Во время войны был командиром разведроты. Рассказывал,