Моя подруга Лиля. Елена Колина
неправильно, не так.
Морковь за зеленый хвостик – трогательно, конечно, но Лиля была европейская женщина. Лиле это выражение подходит, она в детстве и юности много бывала в Европе, говорила по-немецки и по-французски, любила красивую одежду, комфорт, она была очень европейская женщина… И все это – жечь карнизы в камине, есть гнилую картошку и вместо теплой ванны вокзальная уборная, которую страшно себе представить… Зачем?! И что она получила за это? За отказ от цивилизованной жизни? Быть примерной музой – спасибо, не надо! И она опять, как в восемнадцатом году, произвела смотр личного состава.
Кое-что за это время изменилось. С зимы 1918 до зимы 1919 года футуристы были в центре культурной жизни и занимали важные позиции, а осенью 1919 года – уже нет. Футуристы перестали быть в центре, и Лиля перестала быть в центре. Унылая жизнь, приевшаяся роль Кисы, не то чтобы окончательно надоевшее, но уже исчерпанное окружение, споры об искусстве… Да, все это было мило, но – надоело! Лиле уже двадцать восемь лет.
Лиле еще только двадцать восемь лет. Она еще может начать новую жизнь – у кошки семь жизней, а у Кисы тем более, она еще может стать кем угодно где угодно, хоть в Европе, хоть в Америке! Вроде бы в Америку она и собралась. Якобсон официально уезжал за границу – в научную командировку, но ясно было, что навсегда, и Лиля предложила ему вступить с нею в фиктивный брак. Развестись с Бриком ей было бы нетрудно, формальный развод тогда был минутным делом. Эта история – очередная тайна, и мы не знаем, какова была в ней роль Осипа, знал он о Лилиных планах, не знал?.. Но в любом случае ничего не вышло. Якобсон пишет Эльзе: «Случайно не получилось».
Лиля была так раздражена и настроена против Маяковского, по словам Якобсона, была «так против Володи», что без «зверской злобы» не могла слышать про искусство, про поэтов и художников. Это очень понятно: если раздражает мужчина, то и его дело, которым долго жила вместе с ним, раздражает тоже. Лиля всегда жила интересами своего мужчины, и если бы у нее был, к примеру, муж – инженер-турбинщик, она бы увлекалась турбинами, и если бы он ей надоел, она бы возненавидела эти турбины. А так она возненавидела поэтов и теперь с упоением говорила о совершенно других людях, о «людях дела».
Может быть, у нее тогда кто-то был – директор завода, строитель, турбинщик? Наверняка, ведь она воспринимала жизнь через мужчину. Якобсон рассматривался только как фиктивный муж для отъезда, и, может быть, именно с этим «человеком дела» Лиля собиралась за границей соединиться, а он не захотел, не взял ее с собой. Может быть, это и есть тайна, о которой писал Якобсон? Что Лиля, в сущности, была музой потому, что так сложилась судьба, вернее, потому, что не сложилась судьба, а вовсе не потому, что упоенно любила стихи Маяковского? Этого мы не узнаем. Но понятно одно: Маяковский ей зверски надоел! Что-то случайно не получилось – иначе мы бы еще увидели Лилю женой американского президента. Если бы Лиля стала женой американского президента, они бы тоже жили втроем – с Бриком? И на двери Белого дома висела