Адская бездна. Бог располагает. Александр Дюма
Самуил и Юлиус выехали из Гейдельберга и дорогой, вьющейся по берегу Неккара, направились в сторону Ландека. Оба ехали верхом, приторочив к седлам охотничьи ружья. У Самуила сверх того был за спиной баул.
Трихтер, вполне оправившийся после своей победы, пешком, попыхивая трубкой, провожал их до самой городской окраины. Казалось, он был еще больше обычного горд своим благородным покровителем и восхищался им сверх всякой меры.
Он сообщил Самуилу, что накануне нанес визит обоим раненым. Они выкарабкаются – и тот и другой. Только Дормагену для полного излечения потребуются недели три, а Риттеру около месяца.
У городской заставы Самуил распрощался со своим дражайшим лисом, и приятели пустили коней рысью.
Юлиус сиял: утренняя заря, пылавшая в небесах, и любовь к Христиане, разгорающаяся в сердце, наполняли ликующим светом все его существо.
Никогда еще Самуил не казался ему таким остроумным, таким воодушевленным, таким занимательным, а временами и таким глубоким. Речь его, живая и искусная, полная неожиданных мыслей, истолкований и суждений, дополняла в глазах Юлиуса очарование природы и состояние блаженства, в котором он пребывал. То, что у Юлиуса было только волнением, обретало свое выражение в устах Самуила.
Так они достигли Неккарштейнаха.
Они говорили об Университете, о своих занятиях и развлечениях. Говорили о судьбах Германии, о ее вожделенной независимости. В груди Юлиуса билось одно из тех благородных юных сердец, что легко воспламеняются от подобных идей, и он теперь был счастлив и горд от сознания, что храбро исполнил свой долг, не побоявшись рискнуть жизнью во имя цели, священной и близкой его душе.
В конце концов Самуил и Юлиус успели поговорить обо всем на свете, кроме как о Христиане. Самуил не заговаривал о девушке, возможно, потому, что и не думал о ней, а Юлиус, должно быть, потому, что думал слишком много.
Первым, кто назвал ее имя, был Самуил.
– Да, кстати! – сказал он вдруг. – Что ты везешь?
– Я? Везу? – удивился Юлиус.
– Ну да! Разве ты не купил для Христианы какую-нибудь безделушку?
– О! Ты думаешь, она приняла бы подарок? Уж не путаешь ли ты ее с Лолоттой?
– Ба! Помнится, одна королева утверждала, что в этих делах вопросы чести зависят от суммы, потраченной дарителем. Но позаботился ли ты, по крайней мере, о том, чтобы раздобыть для папаши какую-нибудь редкую книгу по ботанике? Вот, к примеру, полюбуйся: это «Linnei opera»[5], дорогое издание с гравюрами – великолепный экземпляр, я его откопал в книжной лавке Штейнбаха.
– Какой же я болван! Об отце я и не подумал, – простодушно сознался Юлиус.
– Промах в высшей степени прискорбный, – заметил Самуил. – Но я уверен, что ты не забыл хотя бы о милом малютке, который не отходил от Христианы, да и ты сам в свою очередь – от него ни на шаг. Ты, конечно, припас для Лотарио одну из этих чудесных нюрнбергских игрушек, способных осчастливить любого юного немца от пяти до десяти лет? Помнишь, как мы с тобой однажды вместе любовались изумительной игрой «Охота на свинью»? Там еще была такая тонкая резьба
«Сочинения Линнея»