Адская бездна. Бог располагает. Александр Дюма
стоит тысячи шагов. Когда мы начинаем действовать, мы в один день совершаем то, на что другим потребовалось бы десятилетие.
– Я всегда был того же мнения, сударь, – отвечал Самуил, – так что вы мне не сообщили ничего нового.
– Посланный ждал ответа, – вновь заговорил барон, – он собирался вернуться в Ландек назавтра еще до полудня. Я сказал ему, что ответа не будет, и просил отложить его возвращение домой до завтрашнего вечера.
Он отказывался, ведь Юлиус обещал ему сто флоринов.
Я дал ему двести, и он уступил.
Уладив дела с посланцем, я, не теряя ни минуты, поспешил к пастору Готфриду. Это один из светочей реформатской церкви и мой друг детства. Я спросил его, известен ли ему пастор Шрайбер.
Оказалось, что тот входит в число его близких друзей.
Готфрид описал мне пастора как простого, скромного, бескорыстного человека с золотым сердцем, сказал, что его глаза постоянно обращены к небесам в созерцании Бога и двух ангелов, до срока отлетевших от него, а на земле его заботят лишь страдания ближних, которые он старается по мере сил облегчить.
О Христиане Готфрид сказал лишь одно: это дочь, достойная своего отца.
На обратном пути я проезжал через Зейле; там на почтовой станции я заказал лошадей и в ту же ночь поскакал в Ландек.
Добравшись туда во вторник утром, я отправил почтовую карету в Неккарштейнах и пешком обошел весь Ландек, заходя в каждый дом и всех расспрашивая о господине Шрайбере и его дочери.
Все без исключения повторяли то же, что говорил мне Готфрид. Никогда еще столь единодушный хор благословений не возносился от земли к Господу, прославляя пред его ликом двух смертных. В глазах этих добрых людей пастор и его дочка были живыми, во плоти, посланцами благого Провидения. Для этой деревни эти двое стали чем-то большим, чем жизнь, – они стали ее душой.
Ах, Самуил! Что вы там ни говорите, а добродетель не бывает тщетной. Когда тебя любят, в этом есть великая отрада.
– А подчас и немалая выгода, – вставил Самуил.
– Ну, а я повернул вспять и возвратился к дому священника.
В этой самой зале, где мы с вами сейчас сидим, я нашел Юлиуса, Христиану и пастора.
Пораженный до глубины души, Юлиус воскликнул:
«Отец!»
«Барон фон Гермелинфельд!» – вскричал пастор, не менее удивленный.
«Да, сударь, барон фон Гермелинфельд, который имеет честь просить у вас для своего сына Юлиуса руки вашей Дочери Христианы».
Господин Шрайбер остолбенел, силясь понять происходящее и опасаясь, что все это ему снится или что рассудок покидает его.
Христиана с плачем бросилась ему на шею. Сам не зная отчего, он тоже прослезился и улыбался сквозь слезы.
Самуил прервал собеседника.
– Весьма умилительная сцена, – сказал он, – но будет разумнее, если вы ее пропустите. Как вам известно, я не особенно сентиментален.
Он, Самуил, уже давно оправился от неожиданности. Появление барона и его