Утро Московии. Василий Лебедев
повернулся с порога и громко сказал внутрь избы губным старостам:
– От воеводы бегут. Поторапливайтесь!
Подьячий Зубарев и трое губных старост торопливо заперли съезжую избу на висячий замок и прошли сквозь толпу.
– Онисим, нас не забудь, кормилец! – взывали вслед.
– В долгу не останемся! – крикнул Чагин.
Зубарев не оглянулся. По переулку еще несколько раз мелькнули стрельцы, конюх Аким и несколько человек воеводской дворни. Они стучали в дома дворян, стрелецких начальных людей, пятиконецких старост[24], в ворота монастырей – весь высший круг Великого Устюга созывался на обед к воеводе и на ознакомление с царским указом.
Толпа сиротливо притихла.
– И почто человека доброго разобидели?.. – вздохнул Чагин.
– Да, да. Пошел и отповеди не дал никакой, – с горечью поддержали из толпы.
– А чего с него толку! – поднял было голос Рыбак, но Чагин тотчас его перебил:
– А того, что он, может, и есть наш заступник. Ведь как ни крути, а он с воеводой в одной мыльне парится. Слово какое за нас, непутных, замолвит – глядишь, московский-то начальный человек и уедет подобру-поздорову ни с чем. Так ли я думаю?
– Так, Чага, так! – закричали вокруг.
– Кабы не обидели мы его, он помог бы нам все дурна избыть, а теперь…
– Слово не воробей… – тоскливо оправдывался Кузьма Постный.
– Православные! – неожиданно воодушевился Чагин, вскинув сразу обе руки вверх. – Хочу я положити думу свою на ваш суд.
– Молви, Чагин!
И Чагин заговорил:
– Православные, то, что мы сейчас полаялись немного с Онисимом, это ничего. Он от нас за это не отвернется, а вот поможет ли? Станет ли из-за нас перед воеводой шапку ломать? Станет! Только – не мне вас учить, православные, – сухая ложка рот дерет…
– Истинно, дерет! – тряхнул Кузьма головой.
– А посему и думаю я так: а не собрать ли нам всем-то миром рублёв с двести!
В толпе охнули.
– И не поднести ли нам эти рубли от всего мира – от города и от уезда – Онисиму? Дело-то, пожалуй, надежнее будет. А?
Ни одна голова не шелохнулась в толпе. Тугая, подводная тишина установилась у съезжей избы.
– Двести рублёв на всех раскинуть – помногу не ляжет! – разбудил толпу голос Чагина.
И все заговорили. Многосильным ульем загудели голоса. Ничего было не понять, но настроение этих взволнованных голосов было одно: лучше собрать рубли, чем отдать по человеку с дыма на рать.
– Так как положим? – приостановил гудение Чагин.
– Рубли большие… – несмело возразил кто-то.
– Да и нас немало! Вон ведь мы ежегодь тяглом и податью даем в казну о-го-го сколько!
– Ладно говориши, Чагин! – вдруг раздался несильный, но уверенный голос.
Кто это сказал, было не видно, однако человека этого узнали: говорил молодой кузнец Ломов Андрей, большой мастер мелких поковок и золотых и серебряных, при случае, дел и литья – мастер на все руки, исправный мужик. Ему пришлось немного податься вперед, и всем