Сны на ветру, или Плотоядное вино. Виктор Стасевич
и этого, размалёванного, вполне хватит, – кивнул на автобус. – Не опаздывать, в два, в Кривом переулке, пять. Ждём.
Он ещё раз строго посмотрел на Видлена, устало погрозил ему узловатой палкой, повернулся и зашагал к «запорожцу». И пока он подходил, садился в него, заводил двигатель, никто не произнёс ни одного слова, лишь в грохоте отъезжающего автомобиля прозвучало видленовское: «До скорой встречи!».
Не успела улечься пыль от уехавшего, как с тихим шуршанием кобры к ним подкатил «мерседес» цвета маслянистой сажи. Из него вышли двое в чёрных кожаных куртках, в тёмных очках. Один мелкий, юркий, постоянно крутящий в руке ключи от автомобиля, ритмично дёргающий головой. Другой, верзила с широким плоским лицом, скошенным носом, бычился, выставляя вперёд громадную челюсть, и периодически сжимал кулаки. Мелкий, увидев автобус, скривился, ткнул ключом в борт машины и, кривляясь, спросил:
– И какой охламон этот гемор придумал?
Робкий в обычной жизни Драперович насупился, приподнял кисть и пошёл на бандита. Рядом встал старик Видлен. Мелкий отпрыгнул за спину верзилы и заверещал:
– Лом, ты глянь на эти обмылки, они нам угрожают!
– Эй, поаккуратней, – раздался голос Тарабаркина.
– Так это ты тут за бугра? – хмыкнул верзила.
– Угадал. Чего прибыли? Я уже со всеми договорился.
– А с нашим Барбарисом – нет.
– Передайте своему раису, что на его территорию мы не будем заходить, – строго посмотрел на качка Тарабаркин.
– Какому раису? – закипел мелкий. – Ты нашего Барбариса так называешь?!
– Раис с таджикского переводится как босс, начальник, крутая шишка, – с презрением посмотрел на него Санька.
– Я сразу так и понял, – сказал качок, – как только увидел твою морду еврейскую. Чурки, одно слово.
– Это с таджикского, а не с иврита. Что за антисемитизм, что за шовинизм? Мы интернационалисты, боремся за дружбу и единство всех народов, особенно покойников! – взвизгнул Тарабаркин.
– Мне до барабана, за что ты там борешься, мне наплевать какой ты таджикский еврей, но если появишься на нашем кладбище, там и закопаем за дружбу с покойниками. Усёк?! – Верзила поднял кулак и показал его Тарабаркину.
– Не сомневайся, сказано доходчиво и лаконично, – демонстративно поклонился Санька. – Мы тогда сделаем своё кладбище, образцово-показательное.
– Смотри мне, – колючий взгляд качка из-под широких надбровий пронзил Тарабаркина, тот вдруг отпрянул, вскинул руки и запричитал:
– Господи, не ты ли в верхнем девоне капусту у динозавров тырил, они мне до сих пор пишут, что из-за тебя детёныши погибли в юрском периоде, готовы тебя разорвать.
– Ты очумел? – испуганно растерялся качок. – Никаких детей я не пришивал, предъявы твои динозавры пусть не шлют. Я всё Барбарису расскажу.
– Ага, также Кабану передай привет.
– Хорош базарить, – вышел вперёд мелкий. – Мы тебе заяснили, что и куда.