Сны на ветру, или Плотоядное вино. Виктор Стасевич
придавали лицу смешливое выражение, казалось, что она вот-вот прыснет от смеха. Небольшой курносый носик, задорно вздёрнут, а глаза, широкие, тёмные, окаймлённые густыми ресницами, в самом деле были великолепны. Она робко прислонилась к открытой двери, посмотрела на собравшихся друзей Илларионовича и смущённо чуть поклонилась.
– Ты не стой, не стой в дверях, тут знаешь какие толстые сквозняки, продуют до стеклянной прозрачности, – хлопотал полковник.
Девушка сделала шаг, второй, и оказалось, что она прихрамывает, а когда подошла к столу, стало ясно, что одна нога у неё короче, и даже туфля с высоким каблуком не могла помочь скрыть дефект. Она села, робко посмотрела на молчаливых мужиков, с интересом выглядывающих из разных щелей дома, сжалась, подобрав ноги под стул. Повисла тишина, как неудобная паутина в заброшенной комнате.
– Эй, славяне, – зашумел на них хозяин, – вы зачем девочку смущаете, вылупились как бараны на бухарской ярмарке, красавиц не видели?
– Я просто сражён, у меня нет сил, чтобы выразить своё восхищение, – заплевался словами Тарабаркин, но его оборвал Илларионович.
– Ты смотри, Санька, обидишь девочку, будешь иметь дело со мной. И не забывай, у тебя самого две малые, она им в сёстры годится.
– Несдержанность в половой жизни – буржуазна: она признак разложения, – деловито поддержал полковника Цитатник, но под его испепеляющим взглядом тут же сник, тихо проговорив, – это не я, это Ленин Леонид Ильич.
– Помолчал бы, уже Ленина в Брежневы записал. А тебя, Растарабаркин, я предупредил.
– Зря вы ругаетесь, – окончательно сник Вид-лен, – я ведь только предупредить, опираясь на силу мысли вождей пролетариата. Ведь не зря был лозунг: «Случайная связь промелькнёт как зарница, а после, быть может, болезнь и больница».
– Выключите этот партийный вестник, или я ему динамики попорчу! – возмутился полковник.
– Георгий Илларионович, вы о чём? – притворно возмутился Санька.
– Всё о том же. Знакомься, Зося, – он взял девушку под руку, потянул за собой, а другой обвёл окружающих, – мои друзья, можно сказать боевые. Этот, без зубов, с прокуренными усами, балабол Александр Тарабаркин, фамилия полностью соответствует представленной физиономии. Следующий – Костя Шансин, доктор наук, романтик, женатый на своих букашках, и, как это ни странно, имеет двоих пострелов, то бишь сыновей. Следующий по списку интеллигентов, художник Владимир Драперович, талант неимоверный, пьяница беспробудный, чуткий огородник с душой, похожей на концертный рояль, но только всегда ненастроенный. Дальше следует, вернее, выглядывает из-за шкафа знаменитый полярник Пауль Буйвол, мужественный и строгий, да выйди ты на свет божий, покажись. Во, уже лучше, представляешь, – он пододвинул стул к Зосе, – его боятся даже полярные медведи, а пингвины от восторга писают в море.
– Что ни слово, то печать царская, – попытался встрять в разговор Тарабаркин, но Илларионович погрозил ему пальцем. – Замыкает наш фееричный список представитель пролетариата, Видлен Афанасьевич, эрудит, знающий наизусть