Святые и дурачок. Анджей Иконников-Галицкий
Иудея в то время – дальний угол Римской державы, а окрестности Кинерета – дальний угол Иудеи. Здешний рыбак с точки зрения образованного римлянина, ну, например, Плиния или Тацита – не столько человек, сколько курьёз дикой природы. Как камчадал или эскимос в представлении вельможи просвещённого двора императрицы Екатерины II.
У нас нет уверенности даже в том, что Андрей был грамотен ко времени своего избрания в апостолы. Зачем рыбаку грамота? В нём, в его душе, конечно, от юности свербело что-то – некая жажда истины. Свербение это, подобно солнечным лучикам, сфокусированным стеклянной линзой, подожгло вещество ума и воли. Сначала тлело, потом разгорелось. Наверно, стал ходить в синагогу, где можно было послушать, как читают Писание и как его толкуют почтенные люди – книжники и фарисеи. Но их знания были пресными и бесплодными, подобно высыхающему озеру. Услышав о живом пророке, Андрей пошёл в пустыню (близко: два дня пешего пути; через «море» на лодке – быстрее) и так попал в круг учеников Иоанновых. «Учеников» – громко сказано: просто к Иоанну приходили тысячи и уходили; те, кому позволяли обстоятельства (может быть, сотни), оставались.
Всё это – сугубо провинциальная история. Даже не областного, а районного масштаба. Представьте: Римская держава от Британии до Месопотамии и два дня пути от Капернаума до Заиорданской пустыни.
Андрей встречает Иисуса.
Проходит лет десять. Или пятнадцать. Или двадцать.
И вот апостол Андрей обошёл – где-то пешком, где-то на ослике, где-то в повозке, по рекам в лодке, морем на корабле – Финикию, Сирию, Месопотамию, Армению, Каппадокию, Вифинию, Понт, Лазику, Колхиду, Иверию, Абазгию, Боспор, Таврию, Скифию. И не просто обошёл, а собрал, рассказал, увлёк, убедил, объяснил, зажёг веру, истолковал писания, дал наставления. Составил общины, выбрал предстоятелей, уйдя, не забывал, возвращался, устранял несогласия, примирял враждующих, удалял негодных, уточнял смысл упований. Бывал в тюрьмах, бывал бит и мучим, терпел, обретал свободу – и снова шёл, собирал, учил, утверждал…
Круг его общения – десятки тысяч. Аристократы и бродяги, богачи и нищие, неграмотные простецы и светила учёности. И с нищим он нищ, с учёным учён, с простым прост, с благородным аристократ.
Трудяга-рыбак из Капернаума, про которого неизвестно даже, знал ли он на момент своего избрания грамоту.
Как могло случиться такое преображение?
Тут мы видим следующую картину.
На белом скалистом мысу
Скалистый мыс над тёмно-синим морем. Морская даль круглится как чаша; по ней перебегают сердитые барашки. На белом сухом мысу – площадка с кусочком колоннады, окружённая руинами древних стен и ямами раскопов. Всякий, кто бывал в Севастополе, узнает это место: Херсонес.
Колонны, отбрасывая тени, делают площадку полосатой. Между полос – белокаменное возвышение, на нём – кресло без спинки с икс-образно перекрещёнными ножками. На кресле – сидящая тёмная фигура без черт лица. Ещё три фигуры