Удача Бурхарда Грэма. Герасий Чудный
Глена Уркхарта, я откопал среди хлама простенькое печатное издание. Под грубой кожаной обложкой с тисненым названием прятались посеревшие страницы с некачественным шрифтом. Экземпляр выжил благодаря добротному переплету. На вид лет сто, а может больше, написана на трёх языках: кельтском, древнегерманском, латыни. Прочитать – труда не составило. Книга представляла собой архаичное тесто, лишённое всякого смысла. Название из единственного слова – «ПРОШЛОЕ», не говорило ни о чем. Потеряв интерес, хотел вернуть, но привычка – запоминать автора – изменила намерение. Долго приходил в себя, не веря в удачу. В имени, внезапно вернувшемся из прошлого, вмещались все эпохи разом. И, если бы ни случай, забросивший меня в дом Глена Уркхарта, я бы никогда его не узнал. Этот несчастный случай звался Великой французской революцией, изменивший лицо всей Европы от мала до велика, и, вынудивший меня перебраться через Ла-Манш.
Известие о казни Марии Антуанетты застало по дороге из Берлина в Париж, в одном попутном германском городке под названием Дортмунд. Затормозив экипаж у трактира, я вошёл внутрь тёмного помещения, заставленного пожирневшими столами и лавками. Заказал колбаски с кружкой пива; подогретый вкусным запахом, попросил трактирщика усадить за столик поприличнее, в обмен на чаевые. Новость о королеве опечалила сердце. Я не питал иллюзий на счёт её будущего с того дня, как обезглавили короля, и всё же… Пламя революции разгоралось сильней. Кровавая вакханалия казалась бесконечной. Королева не показала себя сильным политиком, но была обаятельной, незлой женщиной. Не верилось, что её улыбка больше не осветит унылых улиц, не блеснёт в спешке ночных похождений. Не стал бы этого утверждать, если бы однажды, в середине июня девяносто первого, не встретил её на одной из таких улиц, ночью, без сопровождения. Луна не скрывала платье не королевского гардероба, а лицо без украшений подходило к любому сословию, но я узнал походку, а затем и её. Мы уже поравнялись плечо в плечо, когда в конце улицы послышался стук каблуков патруля национальной гвардии.
– Вас задержат и узнают.
Она растерялась, задёргалась, думала вернуться – поздно, в отчаянии спросила:
– Что же делать? Как же попасть на перекрёсток? Мне, во что бы то ни стало…
– Возьмите меня под руку. Главное, не улыбайтесь. Вашу улыбку знает вся Франция.
– Неужели вся? – хрупкие пальчики сдавили локоть; намазав лица угрюмостью, пошли, как военный с монашкой.
Патруль потребовал документы. Бумага типографским шрифтом возвещала о моём возведении в чин лейтенанта национальной гвардии. Подпись Лафайета отметала любые сомнения. Приказ не имел ничего общего с правдой, просто был талантливо изготовлен, не отличаясь от настоящего. Подделка полгода болталась в кармане, выжидая подходящий случай, но кто-то наверху решил, что королеве нужнее. Здоровенный, усатый сержант пять минут в свете фонаря узнавал подпись начальника, в конце концов, козырнув, отпустил,