Партизан. От долины смерти до горы Сион. 1939–1948. Ицхак Арад
улицу. Еще две баррикады были возведены на расстоянии двухсот-трехсот метров от нашей. В городе были построены сотни баррикад. Варшава превратилась в гигантское пространство сплошных противотанковых рвов и препятствий.
Жизнь в осажденном городе с каждым днем становилась все трудней и трудней. Налеты усилились. Самолеты врага бомбили город много раз в течение дня, и тысячи зажигательных и фугасных бомб беспрерывно падали на город. Система воздушной тревоги перестала работать. Мы не знали, когда прятаться в убежища и когда их покидать. Так как бомбежку можно было ожидать в любой миг, мы перешли жить в подвал, вместе с остальными жильцами дома. Скученность в сыром, пропахшем плесенью, подвале была невероятной. В одном из углов мы расстелили одеяла на холодном и влажном каменном полу, и угол этот превратился в место нашего проживания: там мы ели и спали все дни осады.
Молодые мужчины и женщины дежурили поочередно, находясь на поверхности даже во время бомбежек. Главная их цель была – обнаруживать зажигательные бомбы, которые были небольшими, величиной с консервную банку. На месте их падения видны были искры и дым. С обнаружением такой бомбы ее засыпали песком, и, таким образом, избегали пожара. Горы песка были насыпаны во дворе, на лестничных площадках и на чердаке дома. Мы, группа детей, присоединились к взрослым дежурным, и нередко первыми обнаруживали дым, поднимающийся с чердака или угла двора, и гасили бомбу. В дни осады на наш дом упало пятнадцать зажигательных бомб, и все мы обнаружили и погасили. Обнаружение бомб и их гашение превратилось для нас в некий вид спорта, и мы соревновались в том, кто первым обнаружит бомбу. Больше всего мы боялись фугасных бомб, которые приносили большой урон домам, погребали людей под обломками, но против этих бомб мы были беспомощны.
Ночью прекратились налеты и безмолвие смерти, опустилось на город, изредка прерываемое эхом пушечной стрельбы и шумом шагов патрулей по улице. Часы эти давали отдых напряженным до предела нервам, и люди выходили из подвалов, поднимались в свои квартиры, проверяли, что там произошло, и затем немного оставались на улице. Абсолютная тьма господствовала в осажденном городе: электроснабжение города было выведено из строя налетами, и запрещено было зажигать огонь, который можно был засечь снаружи.
Молитва в канун еврейского Нового года – Рош Ашана – в синагоге "Мория" была перенесена на более раннее время, чтобы завершить ее до наступления темноты. Молиться пришли многие из жителей округи. Укутанный в талес, мой отец открыл праздничную молитву. Вид синагоги не походил на прежние годы, когда он был полон молящихся, пылали сотни свечей, царило праздничное настроение. Теперь виднелись разбитые стекла в окнах, осколки стекла на полу, не было никакого освещения, людей было мало, и все они были охвачены страхом. Ощущалось какое-то единение десятков людей, которые использовали перерыв между налетами после полудня, и пришли на праздничную молитву в осажденном городе, в котором