Дорога обратно (сборник). Андрей Дмитриев
По улицам и дворам плывут, процеженные ветром, звуки телевизионной передачи. Отрывисто звенит бензопила, вздыхает и топчется в темном хлеву корова, звучит женский смех, стучит кровь в ушах Ивана. Он спотыкается, оглядывается, ускоряет шаги, а когда переходит на короткий пугливый бег, сырой воздух становится вязким, обретает запахи вольной воды и мерзлого ила. Близится озеро… Дрянь, изъятая из ящиков чужого стола, оттягивает полы куртки, бьет при каждом шаге по ногам, и каждый шаг отзывается тупой болью в пустой, тяжелой голове.
– Ты, что ли? Ты как раз, скоро известия, – говорит мать, не отрываясь от книги, которую читает и перечитывает уже не первый год, – не то чтобы ею восхищаясь, а попросту успокаиваясь на привычных, уютных ее страницах, смягчаясь мыслями, от самой книги далекими, перебирая страницы так, как, наверное, перебирала бы теплую шерсть котенка, будь у нее котенок…
Иван молча сбрасывает мокрые ботинки и носки и, не снимая куртки, так быстро проходит к себе в комнату, что мать не успевает обернуться и посмотреть ему в глаза. Плотно прикрыв дверь и включив свет, он вываливает на кровать содержимое карманов. Десятку, насладившись ее хрустом, сует в наволочку и, сам не зная зачем, старательно взбивает подушку.
– Свининки подогреть? – раздается за дверью.
– Я кушал, – кротко отзывается Иван. – В «Ветерке» щи кушал, с курой. И потом гуляш с макаронами, – врет он, затем аккуратно, почти любовно раскладывает на домотканом покрывале склянки, подмокшие газетные вырезки, коробки, конверты…
– Ну ты глупый, нет? – сокрушается за дверью мать. – Дома свининка есть, можно и кашу сварить, а он – в «Ветерке»! Вот получишь какую болезнь, узнаешь! Зря только деньги переводишь… Зря тратишь деньги, я говорю!
– Жалко, да? – Иван с недоумением разглядывает извлеченные из склянок и коробочек таблетки, какие-то белые шарики, винтики от очков, рыболовные грузила и крючки, толченую траву, похожую на табак, но без запаха…
– Тебя, тебя, дурака, мне жалко! А вот тебе меня – ничуточку не жалко! Ну заболеешь ты от «Ветерка» язвой какой или другой гадостью, я не знаю, ну отравишься – и что мне тогда с тобой делать? Что мне делать с тобой, говори!
– Ты чего, совсем? – Иван судорожно сгребает в кучу, задвигает под подушку свои нелепые приобретения, вновь взбивает ее и кричит: – Я что, уже заболел? Я больной, что ли?
– Кто ж тебя знает, – отзывается мать. – Может, и больной.
– Все меня знают! – взрывается Иван. – И никто никогда не скажет, что я больной! Никто, кроме тебя, поняла? У меня здоровья побольше, чем у этих! Ребята мне вчера еще, на погрузке… говорят… ты слышишь? Взмокли они все, дыхалка у них села, а они говорят: ну, Ваня, здоровья у тебя побольше, чем у этих… А что, не так? – Он не уточняет, да и сам толком не знает, о каких «этих» ведет речь. – Я вон ноги промочил – и хоть бы хрен.
– Надень шерстяные носки, – приказывает мать и предупреждает: – Я проверю.
Иван подчиняется. В пыли