Невозможные жизни Греты Уэллс. Эндрю Шон Грир

      Как я считаю теперь, самым замечательным в моих путешествиях было то, что я одна могла оценить всю прелесть этих миров. Никто из обычных людей в 1918 году не находил мерцающий свет газового фонаря странным или красивым, никто не называл здания старого Голландского рынка иначе как «бельмом на глазу»; мир для них одновременно и распадался и сжимался. И точно так же людям, живущим в 1941 году, мир представлялся сразу и слишком архаичным, и слишком современным. Старые рекламные щиты и забавные металлические звуки повседневности, женские юбки с оборками и бытующий среди мужчин обычай приподнимать шляпу в знак приветствия – все, что ушло навсегда, не имело для них значения. Я походила на туриста, который приезжает в новую страну и находит ее очаровательной и в то же время смешной. Зачем вообще носить такие шляпы? А такие юбки? Почему мы забыли простые правила хорошего тона и не здороваемся с незнакомцами на улице? Тем, кто живет в своем времени, все это, конечно, не кажется странным. Для них это обычная жизнь со всеми ее проблемами – и лишь когда их на миг выбивают из колеи, они способны увидеть, какое все вокруг странное и прекрасное. Это случается, когда их выбивает из колеи любовь или смерть. Они не думают, что все это может исчезнуть, не думают, что они могут заскучать по тихому снегопаду на Пятой авеню, из-за которого их «Форд-Т» еле ползет, или по ужасному запаху устричных раковин и конского навоза, или по зеленым поездам надземки, закрывающим вид из окна. Я единственная знала, что все это будет утрачено.