Южное Солнце-7. Да удвоится и утроится всё прекрасное. Коллектив авторов
Тургенева и готовности Флорана отправиться не только в Бретань, но и на край света ради любимого поэта, сундук, 80 лет спустя, вернулся в свой дом, на «чудную каштановую улицу».
Рядом с Ванвом, в Исси-ле-Мулино, проживает внучка Михаила Порфирьевича Айканова Ляля, в замужестве ставшая Пастернак. Вот такое необыкновенное совпадение с фамилией классика Бориса Леонидовича. Марина Цветаева знала Лялю, дразнившую её сына Муркой, ещё ребёнком. В настоящее время Ляля Пастернак единственный свидетель жизни Цветаевой во Франции. Ей навсегда запомнился характерный голос Марины Ивановны. Будучи уже взрослой и увидев в телевизионной передаче Анастасию Цветаеву, Ляля была поражена близнецовой схожестью голосов сестёр. Ведь в дедушкином саду, под каштаном, она много раз слышала, как Марина говорила на закате свои стихи. Именно говорила, а не читала, и тогда все удивлялись: ну, как раньше мы не догадались, как сами не нашли. Ведь это так просто, но… гениально!
В семье Айкановых стихи писали все, но декламировать в присутствии Цветаевой отваживался только Митрофан. Марина в строгой задумчивости курила, как бы вслушиваясь в себя, а Митрофан с драматическими жестами и слезами на глазах читал свои стихи, вызывая звонкий смех Ляли. Родители, сердясь, отправляли её в дом, что конечно, расстраивало ребёнка. Марина позволяла девочке поиграть на её большом сундуке (152 x 55 cm), который притягивал детское любопытство и возбуждал желание заглянуть внутрь. Но чтобы открыть его тайну, необходимо было поднять массивную крышку-сиденье, покрытую зелёным бархатом, на что у ребёнка не хватало сил. Тогда Ляля взбиралась с ногами на ласковую зелень потёртого велюра и рассматривала «волшебные» картинки. Так она называла открытки, выпущенные во Франции к всемирной выставке 1900 года, с изображением мира будущего – мира 2000 года. Больше всего её привлекало изображение двух хорошеньких девушек, находящихся в разных городах, но говорящих и видящих друг друга с помощью чудодейственного зеркала. Так, век тому назад, был предугадан скайп. В то время Ляля и не подозревала, что, повзрослев, будет тоже пользоваться такими «волшебными» штучками.
Цветаева никогда не сюсюкала с детьми, а говорила с ними, как с равными, отменяя «тормоза слов». Ляле запомнилась её прямота и её голос, долго оставляющий какое-то послевкусие. Она ещё не понимала, что строгость Марины, её требовательность – это не вредность, а забота, чтобы душа сбылась.
Торжественный весенний аккорд радостного цветения и душистости каштанов привлекал в айкановский сад гостей: Зинаиду Владимировну Кохановскую и её дочь Нину, которых Цветаева знала ещё по Москве. Они жили неподалеку и частенько забегали на гостеприимный самовар Михаила Порфирьевича, бывшего юриста, судьи, а во Франции ставшего сторожем. Он говорил об этом в шутливой форме, стараясь поднять настроение окружающим, но всем была понятна его боль и тоска, все одинаково тяжело тянули эмигрантскую лямку жизни. Михаил Порфирьевич обладал замечательным голосом, но самое удивительное, что на все случаи жизни у него находилась подходящая песня. «Кузнец рифм», Митрофан подпевал верно и сильно, тревожа медовые лёгкие ароматы неистово цветущих каштанов. Тогда его мать Антонина загоняла