Вышивка по ворованной ткани. Мария Арбатова
без ампутированной ноги или руки.
По совету массажисток она поехала в Банный переулок искать комнату. Стоял мороз, люди топтались на пятачке, постукивая ногами от холода. Липли мужичонки, предлагали пустить жить «за так», но отступали от её ледяного взгляда. Бабки в оренбургских платках и тёплых шубах задавали вопросы, как сотрудницы райкома комсомола:
– Где работаешь? Сколько получаешь? Почему не замужем? Какой у тебя моральный облик?
И вдруг подошла богато одетая дамочка в норковой шубе и выбивающихся из-под норковой шапки тугих кудряшках. Весело посмотрела на Валю и спросила:
– Ну что, рыбонька, никто не пускает? Хорошенькая, как два пирожных сразу, только мордочка побитая! Улыбайся, и пусть все они сдохнут!
Валю напугали темперамент и благополучный вид дамочки, она отшатнулась, но словно услышала бабушкин шёпот: «Иди с ней, не бойся!» Дамочку звали Соня, и Валя возблагодарила день и час, когда они встретились в Банном переулке.
Соня была черноглазая обаяшка и жила в помпезном доме на Крымском Валу. Роскошная двухкомнатная квартира досталась ей от покойных родителей: высокопоставленного военного папы и модницы мамы, норковую шубу и шапку которой она донашивала.
Папа когда-то работал за границей, и квартира была обставлена добротной классической мебелью, а не плебейскими стенками, как у всех. Сервант и горка сияли коллекцией хрусталя и фарфора, а с высоченных потолков свисали диковинные люстры.
Накрывая на стол, Соня клала возле тарелки дорогие нож и вилку, а томатный сок из трёхлитровой банки наливала в необыкновенные бокалы. Она была наполовину еврейкой, окончила торговый техникум, работала в универмаге и, казалось, комнату сдавала не столько для денег, сколько для компании.
В первые два дня Валя отлёживалась после работы в своей комнате и выходила на кухню только сварить очередную пачку пельменей. На остальное меню не было ни сил, ни денег. К тому же у неё никогда не было своей комнаты, и то, что теперь она могла побыть одна, было само по себе терапией.
Валя никогда не жила в такой квартире, у Лошадина было модно, крикливо и бездушно, а здесь царили уют, покой и тепло. На третий день Соня насильно усадила Валю ужинать, запекла в духовке мясо, сделала салат и открыла бутылку красного вина. Для Вали это было некомфортно, она не могла ответить тем же.
– Ты у меня живёшь, рыбонька, а не в тюрьме сидишь, – начала Соня. – Здесь до тебя три года студентка жила, сучка возвышенная, диплом писала про Возрождение, а как съехала, я трёх колечек недосчиталась!
– Спасибо, не голодна, – Валя обиженно отодвинула тарелку.
– Ты меня не поняла, – засмеялась Соня и разлила вино по хрустальным бокалам. – Мамочка говорила, ты, Соня, дурочка, поэтому тебя всегда обманывают. А я не дурочка, просто люблю праздник! И давай выпьем за то, что у нас с тобой будет не жизнь, а праздник, что бы с тобой до этого ни случилось!
Валя глотнула вина, увидела перед собой ожидающие искренние Сонины глаза и рассказала про Юрика, Лошадина, Лебедева, бабушку и аборт. И пока