Золотая империя. Шеннон А. Чакраборти
свое резкое и публичное взросление он пережил, вливая в себя все, что можно, и прыгая из одной придворной койки в другую.
Ее ответ сочился презрением, но Дара не спешил недооценивать сына, воспитанного Гасаном для правления разобщенным городом.
– Он отнюдь не глуп, бану Нахида, – предупредил он. – Безрассуден и не воздержан в пьянстве, но точно не глуп, особенно когда речь заходит о политике.
– Охотно верю. И даже рассчитываю на это, потому что отказаться говорить с нами было бы очень глупо с его стороны.
Дара прекрасно понимал, на что она намекает.
– Они помогают хуже, чем ты думаешь, – предупредил он. Когда Манижа метнула в него вопросительный взгляд, Дара сказал прямо: – Пытки. Причини джинну достаточно сильную боль, и он скажет все, что угодно, даже ложь, лишь бы ее прекратить.
– А у тебя, полагаю, достаточно опыта, чтобы вынести такое суждение, – проговорила Манижа с сожалением на лице. – Но, возможно, я знаю другой способ достучаться до него.
– Например?
– Правда. Надеюсь, такое резкое отклонение от курса, которого обычно придерживались наши семьи в общении друг с другом, застанет его врасплох и заставит выдать чистую правду в ответ.
Гуштап, один из уцелевших солдат Дары, сторожил массивную железную дверь, настенный факел отбрасывал яркий свет на его измученное лицо. Заметив их, он вытянулся по стойке «смирно» и нервно поклонился:
– Бану Нахида.
– Да будет гореть твой огонь вечно, – поприветствовала его Манижа. – Как он?
– Пока тихо, но пришлось приковать его цепью к стене – он бился головой о дверь.
– Мунтадир думает, что я вернулся из ада, чтобы отомстить его семье, – объяснил Дара в ответ на удивление Манижи. – Убиться самому до моего возвращения, пока я не убил его более болезненным способом, кажется ему разумным планом.
Манижа вздохнула:
– Хорошее начало. – Она положила руку на плечо Гуштапу: – Сходи, завари себе чаю и пришли кого-нибудь себе на замену. Нельзя подолгу дежурить в этом склепе.
Лицо юноши засветилось от облегчения:
– Спасибо, бану Нахида.
Дара толкнул дверь, и та громко заскрежетала, царапая тяжелым деревом пол. И хотя он доверял своим солдатам, Дара непроизвольно потянулся к кинжалу, прежде чем войти в черную камеру. Воспоминания об убитых Гезири были слишком свежи в его памяти, а Дара прекрасно понимал, как бы сам отреагировал, оказавшись лицом к лицу с теми, кто поступил так с его народом.
Сначала он почувствовал запах: кровь, гниение и испражнения, настолько зловонные, что ему пришлось зажать нос, борясь с тошнотой. Затрещала магия, и Дара наколдовал в воздухе три огненных шара, которые залили камеру золотистым светом. Их пламя обнажило то, чего боялся все эти годы Дара, хотя бесславный «ковер» изрядно поистрепался за годы, оставив от себя лишь почерневшие кости и лохмотья.
Мунтадир нашелся у противоположной стены, по рукам и ногам скованный железными кандалами. Вчерашний