Золотая империя. Шеннон А. Чакраборти
грубое послание, в котором предлагали Бичу Кви-Цзы гореть в аду, а Сахрейн – самую настоящую бочку горящего навоза. Аяанле и Гезири молчали, хотя Дара предполагал, что молчание – знак того, что кто-то активно замышляет твое свержение.
И он ничего не мог с этим поделать, кроме как обучать новых воинов.
– Продолжайте работать, – сказал он Ношраду. – Посмотрим, удастся ли мне найти еще рекрутов.
Дара возвращался во дворец по главной улице, морально готовясь к противоречивой реакции, которую теперь вызвало его присутствие. Когда Дара только вернулся в Дэвабад, дэвы относились к нему как к герою: легендарный Дараявахауш э-Афшин вернулся к жизни, чтобы сопровождать еще более удивительную и загадочную бану Нари э-Нахид. Сюжет и впрямь выходил самый что ни на есть захватывающий: однажды, в более безмятежные времена, прогуливаясь с Джамшидом, Дара даже наблюдал его в инсценировке кукольного театра. Он был осведомлен и о другой трактовке, которую привносили в их историю: Нари была прекрасной девушкой, Дара – доблестным воином, а из Кахтани получились превосходные злодеи. Кланяясь Нари в Великом храме, он слышал вздохи и восхищенные перешептывания, замечал мечтательные взгляды и встречал переполненных эмоциями детей, все норовивших показать ему свои метки Афшина, которые сами рисовали себе на щеках.
Больше меток Афшина никто не рисовал. Нет, многие дэвы приветствовали завоевателей слезами благодарности и стекались поглазеть на Манижу во время ее редких публичных выступлений. Но, как и сказал Ношрад, большинство держались настороженно. Покорившиеся, травмированные, запуганные Манижей и Дарой так же, как и в свое время Гасаном. И Дара не мог их винить. Они лишились своей магии, а по их улицам бродили ифриты. Гасан, конечно, был тираном, но Дара понимал, что чудовищный способ убийства Гезири – магия Нахид, которую его народ почитал как священную, была вывернута наизнанку, принося мучительную смерть, – оказался вне их понимания. Дара шел, не поднимая глаз, слушая, как резко смолкают разговоры при его приближении, а за спиной начинается шепот. Женщин и детей на улице почти не было, рынки и кафе опустели, мусор и сорняки начали покрывать мощеные улицы.
Путь во дворец тоже дался ему с трудом, потому что лежал через вымершее грязное поле, где прежде находился лагерь погибших Гезири. Он выделялся, как язва, на фоне пышного сада, и ни у кого не хватало духу что-нибудь с этим сделать.
Включая Дару. Потому что каждый раз, когда он смотрел на это место, все, что оставалось от его души, кричало ему, что так быть не должно.
«Могло быть и хуже», – пытался он убедить себя. Дворец был омыт кровью так же, как и в прошлый раз, когда завоевывали Дэвабад, но тогда убивали его народ. Дэвам, которые испуганно прячутся по домам, еще повезло, что они вообще могут спрятаться. У его семьи такого шанса не было.
Но оправдания давались ему все труднее. Дара прошел в огромный тронный зал. Здесь тоже все еще пахло кровью. Тела дюжины Гезири, найденные там, убрали,