Причастие. Владимир Чугунов
обычно, без стука, заглянула разведённая соседка слева, та, у которой чуть не каждые выходные под «Шизгару» отплясывали индийские слоны:
– Соли дай.
Не подымаясь с дивана, махнул рукой:
– В столе.
– А ты чего это как барин развалился? Настька где?
– К родителям укатила.
– Когда вернётся?
– А куда ей торопиться? Она в отпуске.
– А ты, смотрю, и рад!
– Чего-о?
– А то я не видела!
Для пущей убедительности пришлось даже сесть.
– И чего ты видела?
– Не боись: чего видела, про то никому не скажу.
– И говорить нечего.
– Настьке своей заливай. И не постыдился, а, от такой-то красавицы! А теперь, смотрю, с утра самогонку хлещешь! Что, совесть замучила?
– От самой чуть не на полверсты разит, а туда же! Топай давай, училка хренова!
– Я-то пойду… – В дверях, однако, притормозила, глянула на банку с солением и как бы между прочим предложила: – Проголодаешься, заходи. Банку с огурцами только не забудь прихватить.
– Да хоть обе забери! Да бери-и, бери-и, только исчезни!
И та, не постеснявшись прихватить обе банки, по-кошачьи мурлыкнув: «Мерси», – быстренько скрылась за дверью.
Неужели, в самом деле, видела? Да нет, откуда? Или та проболталась, или сама догадалась. И потом, если даже Настя догадалась, этой пройдохе чего стоило? И что это на него, в самом деле, нашло? Сто раз проходил мимо прежде, не замечая, а тут словно с цепи сорвался. И он в очередной раз попытался свалить вину на Полину – ну вот чего молчит? ну вот чего?
И, чтобы стряхнуть всё это как наваждение, решительно поднялся, оделся, сбегал с ведром на колонку и стал наводить порядок.
За этим занятием его и застала мать. Разумеется, тут же, как и соседка, поинтересовалась, где Настя с Дашей, а когда он ответил, естественно, спросила:
– И чего стряслось?
Но он категорически отверг объяснения:
– Мама, мы разберёмся сами!
– Сами! Смотри у меня!
И тогда он для видимости возбухнул:
– Да что это, в самом деле, а! И учат, и учат! Прекратится это когда-нибудь или нет? Я что, дитя несмышлёное?
– Ну-ну, поговори ещё!
– Мама, с Новым годом тебя! Ты куда шла?
– К вам.
– К нам! Замечательно! Так проходи, мама, садись! Вина, извини, нет. Кончилось вино. И еда кончилась. Видишь, сковорода пустая? Но есть ещё вода, мама. Чай, кофе?
– Ничего не надо – сыта. Пойду. Обедать приходи.
– Мыться сейчас приду.
– Если есть чего постирать – приноси.
– Всенепременно, мама!
– Балабол!
А помыться действительно надо было позарез. Таким нечистым, даже сальным он, пожалуй, с последней белогорской гулянки себя не чувствовал. И теперь ему хотелось только одного – поскорее всю эту грязь смыть. А заодно и безобразие это хотя бы на время прекратить. По крайней мере, в пределах совхоза.