Невеста. Владимир Чугунов
какая-то другая.
– Выходит так, раз твоя не позволяет родителей успокоить. Ты почему им не пишешь? Знаешь, что Зинаида Сергеевна даже в органы заявлять собралась? Американские шпионы совратили Ваню с пути истинного.
У Вани сначала поднялись брови, а только потом уже веки.
– Так прямо и говорит?
– Так прямо и говорит.
После томительного молчания «умоленный» выдохнул наконец:
– Хорошо. Ты что предлагаешь?
– Я?
– Ну, ты же знаешь деда, отца. Да они через все газеты от меня отрекутся, когда узнают, что произошло, и тогда из университета меня точно выставят. Я, конечно, не против, да благословение у меня – учиться.
– Благословение? Чьё?
– Матушка благословила.
– Матушка? А не старец этот, с острова?
– Отец Николай? Нет. Матушка Олимпиада.
– Это она тебе не велит родителям писать?
– Перестань!
– И не Андрей этот?
– Никто и ничего мне не запрещает. С чего ты взяла? Просто не знаю, что писать, вот и всё.
– Чего проще! Жив, здоров, чего и вам желаю.
– И ничего о случившемся? – удивился Ваня.
– А ничего и не случилось, Вань, – как-то так по-особенному произнесла Пашенька – Просто ты вернулся – и всё.
Ваня посмотрел на неё уже каким-то другим, совершенно новым взглядом.
– Да-а! – вдруг вспомнил он. – Матушке о тебе сегодня рассказывал. «Скажи, говорит, ей (тебе то есть), очень бы мне хотелось с ней познакомиться. Спроси, говорит, её, не навестит ли старую глупую старуху?»
– Что ж, я с удовольствием, Вань. Когда?
– Да хоть завтра. Вечером. В семь. Идёт?
– Зайдёшь за мной?
– Ну разумеется.
В дверь постучали.
– Заходи, Кать, у нас секретов нет! – крикнула Пашенька.
– Де-эти, пора! – отозвалась Катя из-за двери. – Я уже пальто надеваю.
– Ну, пора так пора, – вздохнула Пашенька. – Ну что, Вань, пойдём? Мы ведь обо этом ещё поговорим, да? А вообще, я за тебя рада! Правда! Хотя, может, и не всё понимаю…
Однако не всё ей понравилось в Ване. Но как об этом сказать? Чуть что не так – и сразу в штыки. И Пашенька решила подождать, помолиться, а там, глядишь, «Господь управит».
На улице было, как обычно в это время в Москве, относительно темно и относительно морозно, снег сказочно искрился в свете множества огней.
Катя спросила Ваню:
– Ты из мастерской?
– Да.
– Все уже там?
– Не знаю. Уходил, только этот… профессор был… имя у него ещё такое… нарочно не придумаешь…
– Мокий Федулович, что ли?
– Вот-вот. Занятный дядечка. Ему, кажется, за пятьдесят, а как узнал, что Андрей семинарию закончил, сразу привязался: давайте, говорит, пока никого нет, с вами поспорим?
– О чём?
– Могла бы и сама догадаться.
– Что, так и не рукополагают?
– Андрея? Нет. В трёх епархиях, говорит, уже был. Приду, говорит, на приём, Владыка: «О, семинария!