Ричард Длинные Руки – принц императорской мантии. Гай Юлий Орловский
и почти покрытый пылью. Я поспешил выйти, он протянул мне руку, явно чтобы я помог добраться в комнате до кресла. Я поцеловал ему тыльную сторону кисти и затем почтительно проводил вовнутрь, ухитрившись ногой зацепить дверь и захлопнуть за нами.
Он сел со вздохом и легким сдержанным покряхтыванием. Я молчал, продолжая выказывать почтение провинциала, весь из себя сплошное уважение.
– Коллегия кардиналов, – объяснил он свое появление сухим потрескавшимся голосом, так бы разговаривало засохшее дерево, – не собирается по пустякам.
Он остановился, ожидая реакции, я сказал ожидаемое:
– Но меня прислали не из-за пустяка!
Он кивнул, первый тест я прошел, не сам приехал, а меня прислали, хоть я и король. Значит, признаю над собой полную власть церкви, в тех землях олицетворяемую архиепископом Дитрихом.
– Ходатайство Верховного Инквизитора, – произнес он, – весьма важное, однако кардиналы желают удостовериться, что их не созывают ради вопроса, который мог быть решен на месте.
– Мудрое решение, – сказал я почтительно.
– Разные события, – объяснил он, – выглядят по-разному, смотря с какого места смотреть.
– Золотые слова, – сказал я с восторгом.
– Я кардинал Гальяниницатти, – сказал он, – если вы, сын мой, этого еще не знаете.
Я сказал пылко:
– Теперь это имя в моем сердце!.. К тому же я его уже слышал, правда-правда! Говорят только самое лучшее, вы ведь светоч и надежда всего простого и совсем простого народа. Ваше преосвященство, но спасение всего мира… это не совсем такие уж пустяковые пустяки!
– Спасение душ важнее, – возразил он. – Хотя да, Господь создал великолепный мир, его спасти тоже стоит… если цена не слишком велика.
– За спасение мира, – сказал я, – можно заплатить любую цену. Даже отдать душу! Господь поймет, оценит и простит.
Он посмотрел исподлобья, вздохнул:
– Сын мой, а не слишком ли вольно ты толкуешь его учение и его законы? Или сказывается удаленность от Рима?
– Великий теолог, – сказал я с прежним почтением, но и с некоторым пафосом, раз уж можно спрятаться за чужое мнение, – кардинал Йозеф Хёффнер определил социальное учение Католической Церкви как «совокупность социально-философских, то есть взятых из социальной природы человека, и социально-теологических, что взяты из христианского учения о Спасении, знаний о сущности и устройстве человеческого общества». Так? И о вытекающих отсюда и применимых к конкретным общественным отношениям нормам и задачам строя.
Он слушал с напряженным вниманием, вроде бы понял мою витиеватую мысль, хотя я сам ее понял не совсем, мне же главное – запомнить и донести, не растеряв по дороге.
– Дальше?
– Наш великий и мудрый Творец, – сказал я и перекрестился, – сотворив человека как существо телесное и духовное, личностное и социальное, наделил его неотъемлемыми достоинством и правами. То есть все люди стали равны, уникальны и причастны Богу, но имеют свободную волю и свободу выбора.