Торнатрас. Бьянка Питцорно
на нашем этаже снимает доктор Мурджия с женой и сыном, которому уже восемнадцать. Две комнаты доктор использует под амбулаторию. (Я знаю об этом от тети Динуччи – она знакома с его медсестрой.) Когда мы приехали, был неприемный час, и дверь Мурджия была заперта, как и двери двух маленьких квартир.
Зато наша дверь была открыта нараспашку, и на пороге ссорились «девчонки» (в такие моменты кажется, что они друг друга ненавидят) – на этот раз из-за того, что пятна, оставленные на полу малярами, не до конца оттерлись.
На лестничной площадке, опершись на перила, стоял какой-то светловолосый очкарик, молодой, но уже слегка полысевший, и с удовольствием следил за их ссорой, да еще подзуживал, со смехом отыскивая на полу невидимые пятнышки.
«А это что еще за тип? Чего ему надо? С какой стати он вмешивается в наши дела? И почему «девчонки» не пошлют его куда подальше?» – подумала Коломба.
Она надеялась, что, увидев их с Араселио, он удалится или, по крайней мере, замолчит. Но, как только они появились на лестнице, тип замахал им рукой и воскликнул с сильным иностранным акцентом:
– Ну наконец-то! Добро пожаловать в наш дурдом. Мы зовем его «Наша Твердыня».
– А это Ланчелот Гривз, – сообщил Араселио, – секретарь синьора Петрарки. Мити, mi amor[14], – обратился он к невесте, – успокойся. Пол esta lindissimo, очень чистый.
– Рад знакомству, – сказал Ланчелот Гривз. – Блоха ждет вас в гостиной вместе с вашей мамой. Она так рвалась с вами познакомиться, что ни в какую не пожелала остаться в постели.
«Опять эта блоха? Но кто же это?» – с раздражением подумала Коломба.
Судя по размеру велосипеда, она могла быть ровесницей Лео. Но почему тогда, спрашивается, она должна лежать в постели почти в час дня? И что она вообще делает у них дома?
Коломба так разозлилась на сестер, что вошла в квартиру, даже не оглянувшись. На стене в прихожей уже висело зеркало, и в нем отразилось на миг ее недовольное лицо.
«А ведь это такой торжественный момент, – подумала Коломба. – Мне бы сейчас светиться от счастья».
Но эти двое умудрились все испортить.
Судя по звукам, доносившимся из глубины квартиры, мама уже включила телевизор. Коломба прошла по заставленному коробками коридору и шагнула в гостиную.
Синьора Эвелина сидела в новом кресле, поставив ноги на скамеечку, расслабленная и непринужденная, как будто и не было утомительного пути. Как будто она всегда сидела в этом удобнейшем кресле с пультом в руке и переключала каналы, проверяя качество изображения.
– Все берется: «Амика», «Телекуоре»… и «Телепоп»! И даже «Друзья Иисуса», – говорила она, когда Коломба вошла в комнату. – А это что за канал? Говорят по-французски.
– Это Antenne Deux. «Амика» оставляет им немного места. Но вечером, когда идут самые интересные передачи, их не посмотришь, – ответила девочка, сидевшая рядом с синьорой Эвелиной на ручке кресла.
Коломба подозрительно на нее покосилась.
«Вот, значит, чей это велосипед со звездочками. Вот она, блоха. Не блоха, а микроб какой-то», – подумала я.
Маленькая, худая, бледнющая, с темными глазками-бусинками
Любимая