Ущерб тела. Маргарет Этвуд
ужас от мысли, что кто-то – кто угодно – вскроет ее ножом и вырежет кусок, к чему, в сущности, все и сводилось, как бы это ни называли. Ей не нравилась мысль, что ее похоронят по частям, а не всю целиком, слишком уже это напоминало тех женщин, разбросанные части тел которых регулярно находят по оврагам или в зеленых мешках для мусора, в разных местах. Пусть мертвая, но не поруганная. Когда она впервые прочитала это слово, в газете в Торонто, в восемь лет, она подумала, что надругательство – это нападение на друга. Те, кто так поступает, непристойные люди, сказала ее бабушка. Но поскольку бабушка говорила так практически обо всех подряд, дела это не прояснило. Ренни до сих пор употребляла слово «непристойный» для смеха, когда другие говорили «отстой».
Дэниел, в то время все еще «доктор Луома», взглянул на нее так, словно она его разочаровала: другие женщины, несомненно, говорили нечто подобное. Ренни стало неловко, потому что еще совсем недавно она была уверена, что она такая одна.
– Это необязательно, – ответил он. – Ну, то есть, точнее – вы не обязаны делать операцию. Никто не принуждает вас, это только ваше решение. – Он сделал паузу, давая ей вспомнить, что альтернатива его предложению – смерть. Или – или. Выбор вроде есть, а на самом деле – нет.
Все утро после планового ежегодного визита к гинекологу Ренни работала над статьей о самодельной бижутерии. «Все можно купить за гроши в вашем ближайшем „Вулворте“, – писала она. – Купите цепочек для заглушек столько, сколько потребуется, соедините их в одну с помощью этих симпатичных звеньев-капелек и носите как вам вздумается: на запястьях, на шее, на талии, даже на щиколотках, если вам близок образ бедняжки-пленницы. Это последний писк моды с Квин-стрит, – писала она, – дешевая имитация-издевка над настоящими драгоценностями, новая волна. Даже круче, чем новая волна».
На самом деле никакой это был не писк моды. И улица ни при чем – Ренни приметила эти цацки на одной своей подруге, Иокасте, владелице «Оборванки» – магазина секонд-хенд на Питер-стрит, специализирующегося на неправдоподобно уродливой моде пятидесятых – каблучки-рюмочки, велосипедки с тигровым принтом, жесткие бюстгальтеры «сиськи-вперед», тонны блесток и шифона.
Иокаста была под метр восемьдесят и обладала скулами бывшей манекенщицы. Она отдавала предпочтение коротким шубкам из искусственного меха «под леопарда». Постоянные клиентки «Оборванки» были раза в два ее младше и поголовно носили только черную кожу. Волосы они красили в зеленый или ярко-красный, а некоторые брились наголо, оставляя лишь узкий ирокез посередине. Кто-то носил в ушах булавки. Все они старались подражать Иокасте, которая виртуозно эпатировала своим творчеством-с-помойки и гордилась этим. Витрину магазина она оформляла в стиле «панк для бедных»: в данный момент в детской кроватке чучело ящерицы с моторчиком совокуплялось с воротником из норки, а рядом из горки фальшивых зубов торчала новомодная брошюрка с названием «Как мне спастись?». Однажды