Империя серебра. Конн Иггульден
в забеге через поле. Куда ни глянь, все повсюду сейчас увлеченно тренировались – кто группами, кто поодиночке; в подозрительной близости никто не ошивался.
Хачиун малость успокоился.
– Ты что-нибудь слышал?
– Ничего. Однако лишь глупец может полагать, что клятва на верность пройдет без сучка без задоринки. Угэдэй не глуп и не труслив. Он видел, как я убивался после… – на секунду Хасар смолк, его глаза как будто похолодели и пригасли, – после того как не стало Тэмуджина[14]. – Он еще раз приложился к крепкому хмельному питью, от чего голос его сорвался. – Если бы Угэдэй затребовал клятву тогда, сразу после кончины хана, никто в племенах и шагу не осмелился бы в его сторону сделать. Но теперь?
Хачиун мрачно кивнул:
– Теперь иное. Хотя Чагатай сейчас тоже набрал силу, и добрая половина народа подумывает, а отчего бы ханом не стать ему.
– Вот что я скажу тебе, брат, – с решительным видом проговорил Хасар. – Быть крови. Хоть так крути, хоть эдак, но быть. Надеюсь лишь, Угэдэй знает, когда миловать, а когда резать глотки.
– У него есть мы. – Хачиун выдержал многозначительную паузу. – Для того я и хотел здесь повстречаться, брат, чтобы сообща обсудить, как благополучно утвердить его на ханство.
– Меня, Хачиун, не для того под эти белые стены звали, чтобы спрашивать моего совета. Я думаю, и твоего тоже не спросят. Ты не знаешь, верит ли он нам больше, чем остальным. Спрашивается, с какой стати? Ты и сам мог бы стать ханом, если б захотел. Это ведь ты считался наследником Тэмуджина, пока его сыновья еще росли.
Было видно, что эти слова брату поперек души: он раздраженно передернул плечами. Стан буквально гудел от всех этих пересудов, которые им обоим обрыдли.
– В любом случае, ты лучше, чем Чагатай, – спохватившись, неуклюже польстил Хасар. – Ты видел, как он нынче разъезжает со свитой своих прихлебаев? Молодой такой, чинный…
С высоты повозки он демонстративно сплюнул наземь.
Хачиун вымученно улыбнулся:
– Уж не зависть ли тебя мучает, брат?
– Зависть? Да что ты. Разве что грущу о своей молодости. А мучат меня старые раны, изношенные колени, да еще то, что ты тогда не уберег меня от удара копьем в плечо – вот оно меня теперь терзает.
– Уж лучше оно, чем зависть, – рассудил Хачиун.
Хасар только хмыкнул.
Оглянувшись, он увидел, как к ним через поле приближаются Джэбэ с Субэдэем. Уже по тому, с какой уверенностью чингисовы военачальники вышагивают по летней траве, было видно, что они пользуются непререкаемым авторитетом и властью. Хачиун с Хасаром переглянулись с лукавым подмигом.
– Чай в чашке, мясо в миске, – по-свойски приветствовал вновь прибывших Хасар. – А мы тут обсуждаем, как вернее оберечь Угэдэя, чтобы он и впредь нес для нас девятигривое белое знамя.
Символ объединенных племен по-прежнему трепетал у него над головой – девять конских хвостов, что когда-то пестрели разными родовыми цветами, пока Чингисхан не велел их выбелить в
Тэмуджин – собственное имя Чингисхана.