Екатерина Великая. Сердце императрицы. Мария Романова
поручения от посланника в Петербурге графа Мардефельда, переданные маркграфиней буквально в последнюю минуту, лучше всяких слов говорили о том, сколь значительной особой становится теперь она сама, Иоганна Елизавета, герцогиня Ангальт.
Но этого мало! Только вчера ей представили посла Франции, галантного маркиза де Ла Шетарди. Тот рассыпался в комплиментах изумительной молодости герцогини, ее недюжинному уму и бескорыстному материнству. О, Иоганна, конечно, отказывалась от всех столь лестных для любой женщины комплиментов, однако с удовольствием думала, что сменить порядком поднадоевшего аманта на столь блестящего кавалера будет весьма даже разумно. Ну и что, что злые языки называют маркиза французским лазутчиком? В конце концов, в этом нет ничего дурного – он же отдал свою жизнь на благо короля и своей великой страны! Как и она, Иоганна! Кому же, как не им двоим, соединиться в своем усердии?
Кавалькада двигалась и днем и ночью, останавливаясь ненадолго только для того, чтобы сменить лошадей. Неустанное это движение убаюкивало Фике – она дремала, вновь возвращаясь мыслями к своим обетам, смерти Алексея, наставлениям отца, болтовне матери. Все это, словно калейдоскоп, играло в ее рассудке острыми гранями, складываясь то в одну странную картину, то в другую. Девушку посещала даже мысль о том, что и после заключения столь желанного матушкой брака ее, Софии, положение при дворе все равно будет оставаться весьма шатким. Лишь появление наследника Петра сможет в какой-то, пусть небольшой степени гарантировать ей спокойствие.
А если таковому наследнику родиться не суждено? Что делать ей в этом случае? К чьей помощи прибегать? Заводить любовника, рискуя собой и своим положением еще больше? Пасть к ногам императрицы и у нее просить совета?
«Вот в таком, матушка, ни вы, ни отец, ни король Фридрих… да никто в целом мире не может быть мне здесь советчиком! Отчего вы не предупредили меня о столь унизительной возможности? Отчего не дали наставлений именно на сей случай?»
По какой-то странной прихоти мысли девушки вновь вернулись ко двору Фридриха Великого: опять перед глазами встал тот прием, когда она, девчонка, была приглашена к столу самого короля и беседовала с ним просто и без затей, как со своим давним другом.
«Да, мы беседовали обо всем. Короля интересовало мое мнение о поэзии, опере, музыке, танцах. О тысяче самых разных вещей. Помню, сколь удивленными казались люди вокруг, наблюдавшие за нашей непринужденной беседой. Я чувствовала, как горят мои щеки, видела, что, пусть и в платье с чужого плеча, на живую нитку посаженном по фигуре прямо перед приемом, я очаровала его величество по-настоящему. Помню даже, что он назвал меня воплощением Любви и Грации. Помню и то, сколь важным для меня казался тот вечер. Но отчего же столь мудрый властитель не дал мне ни одного сколько-нибудь важного совета? Отчего просто сыпал любезностями?»
На эти вопросы, быть может, девушке смог бы ответить только сам король Фридрих. Но вряд ли. Да и какие, с его точки зрения, нужны были советы миленькой куколке, волею сильных мира