Надо только выучиться ждать. Лариса Агафонова
трогательный процесс, смущённо поглядела по сторонам, а Нина, не сдержав рвущихся наружу рыданий, выбежала из автобуса и бросилась прочь, не разбирая дороги. Слезы заливали лицо, девушка наталкивалась на людей, спотыкалась о чьи-то сумки и задевала стены домов.
Пришла в себя она уже на улице, с трудом понимая, где находится. Осмотревшись, Нина решила пойти пешком, не испытывая больше судьбу. Она шла, глядя под ноги, чтобы, не дай бог, не наткнуться взглядом на очередную счастливую маму с ребёнком.
С трудом волоча ноги, Нина добралась до заброшенной маминой квартиры, села на пол в узком коридоре и разрыдалась. Когда человек плачет, что бы там ни говорили, в глубине души ему, как и в детстве, хочется, чтобы его пожалели. Словом, прикосновением, объятием, просто присутствием рядом. Мы, как ни странно, плачем для кого-то. Даже в самом большом горе мы обращаемся к тому, от кого ждём поддержки и слов утешения. Даже теряя близких навсегда, часто с рыданиями или тихими слезами обращаемся к ушедшим с внутренним криком «услышь, помоги, облегчи страдания». А уж если тот, кому направляем идущие из самого сердца слова, жив и может нас услышать, то призыв к нему много сильнее, и тем горше и больней, если он так и не услышал, так и не пожалел, так и не помог…
Нина сидела на полу, захлёбываясь слезами, не смахивая их с лица и не вытирая. Слёзы стекали на свитер, скапливались у подбородка, их догоняли новые горячие потоки невысказанной боли. Неожиданно для самой себя Нина услышала свой голос: «Мама, мамочка, ты слышишь меня? Дай мне сил, дай мне мужества пережить эту боль! Я же твоя дочь, пусть нелюбимая, ненужная, но я есть у тебя. А у меня никогда, никогда не будет ни дочки, ни сына. Услышь меня, мама, помоги мне! Подскажи, как справиться с этой болью! Ну, хоть раз в жизни почувствуй меня!» – в отчаянии выкрикивала Нина в пустоту. Звенящая тишина пустой холодной квартиры была ей ответом. Обессилев, девушка легла на пол, прижавшись щекой к давно не крашенному полу, и так и уснула в неудобной позе, прижав ноги к груди, как в материнской утробе. Проснулась она, когда в комнате уже было темно. Осенние сумерки спустились на город, свет тусклых фонарей едва проникал в квартиру. В голове шумело, как после спиртного, лицо горело от солёных слез, но плакать уже не хотелось. Пришло осознание того, что надо жить дальше, справляться с болью самой, не надеясь на кого-то. Легче не стало, стало понятней.
После трагедии Нина отказалась от всех учеников в Москве, вышла на полторы ставки в истринскую школу, по вечерам до мультиков в глазах занималась репетиторством с местными школьниками, загрузив себя так, чтобы не было ни минутки на раздумья и горькие мысли.
На сессию приходилось, конечно, ездить в столицу. Нина теперь избегала электричек, не садилась в пустые маршрутки, купила газовый баллончик и таскала с собой ещё и флакон с лаком для волос – верное средство, как писали женские журналы, от всякого сброда. Она всегда внимательно оглядывала пассажиров в метро и, если кто-то казался подозрительным, на первой же остановке