Девочка из города (сборник). Любовь Воронкова
засверкали глаза.
– Вовсе не ленивые! Мой папа до фронта целые дни на заводе пропадал. Он инженер был! И мама служила тоже!..
– Ну, ну, заговорила! – прервала Груша. – Пока говоришь, пойло остынет… Ой, кажется, дедушка завтракать идет, а у меня еще не готово! Из-за вас все!
Валентинка с Романком вышли во двор.
– Он у нас в овчарнике, – сказал Романок. – Вот дверь. Его Огонек зовут, потому что он рыжий! Иди! Только смотри овец не выпусти.
Когда Валентинка вошла в овчарник, овцы шарахнулись от нее в дальний угол. Они испугались Валентинки, а Валентинка испугалась их и остановилась у порога.
За высокой перегородкой стоял светло-желтый бычок. Он нетерпеливо совался мордой в щели перегородки и коротко мукал, вернее, мáкал:
«Мма! Мма!..»
Валентинка подошла к нему, и сердце у нее растаяло.
– У, какой хорошенький! У, какой миленький! И ножки белые, как в чулочках! А мордочка! А глазки черные, как черносливы!..
Валентинка открыла дверцу. Но не успела она войти за перегородку, как бычок отпихнул ее, выскочил оттуда, бросился к бадейке и тут же опрокинул ее. Теплое пойло зажурчало сквозь подстилку.
Валентинка в ужасе подхватила бадью, но там было пусто. Бычок сердито стучал в дно бадьи, облизывал крошки жмыха со стенок. Но пойла не было, и он принялся орать во весь голос.
– Противный! – чуть не плача, крикнула Валентинка. – И пролил все! И сам выскочил! Иди обратно! Иди!..
Но бычок и не собирался лезть обратно. Он принялся играть и бегать по тесному овчарнику. Овцы бросались от него, чуть не на стены прыгали. А ему это, как видно, очень нравилось: он фыркал, макал и подпрыгивал на всех своих четырех белых ногах.
Валентинка вышла из овчарника, захлопнула дверь, села на приступку и расплакалась.
– Уйду отсюда! – повторяла она. – Все равно уйду! Мне все равно… Пусть в лесу замерзну!
Наплакавшись, Валентинка вошла в избу и молча поставила пустую бадейку. На столе уже дымилась горячая картошка. Груша заметала шесток.
– Напоила? – спросила она.
– Нет… – ответила Валентинка.
– Как – нет? А пойло где?
– Он пролил…
– Ой!.. Ну ничего-то она не умеет! Ничего-то она не может! Вот уж барыню привели к нам! Правду тетка Марья говорила…
– Зачем сказала-то? – шепнула Валентинке Таиска. – Она бы и не узнала ничего!
– А бычок-то как же? Голодный будет целый день, да?
– Ну и что ж! Авось не околел бы!
– У таких хозяев, как ты, пожалуй, и околел бы! – вдруг сказал дед. Он стоял за дверью в горнице, вытирал полотенцем руки и слышал их разговор. – Скотину любить надо, жалеть. Вот видишь, городская, а и то жалеет. А тебе: «Ну и что ж!..» Сделай, Аграфена, пойло да снеси сама.
Груша поворчала, но пойло отнесла. Все обошлось.
Однако Валентинку томило что-то. Вот сейчас Груша опять даст ей какое-нибудь мудреное дело. А Таиска, вместо того чтоб помочь, засмеется и убежит на улицу, и Романок