Повести в Белых Халатах. Нина (Лето) Романова
они нас почти каждый год и, как правило, останавливаются у меня: и сын мой Димка, и бывший муж живут независимо от меня, а я независимо от них, так что условия позволяют принимать заграничных гостей.
Впервые Лужина привезла племянницу после двухлетнего отсутствия в России. Я встречала их в аэропорту, и Алиска, с разбегу бросившись мне на шею, крикнула: «Дай поцелую тебя в бородавку!» – и звонко чмокнула в подбородок. Тогда я поняла: за ней нужно записывать. И с тех пор тетрадь с Алисиными шедеврами регулярно пополнялась. То после длительного перелёта она жаловалась, что у неё «бомбошка болит», показывая на голову, то, проголодавшись, просила «кусарик», то, сложив вещи в багажник машины, сообщала: «Сумка в гаражнике». Когда я смеялась над ней, она, притворно сердясь, кричала: «Не смеись!», а на мой риторический вопрос «И откуда ты только на меня такая свалилась?» отвечала: «Нискудова».
Но любимым моим оставался случай, когда Александра, улаживавшая какие-то бумажные дела, оставила Алису со мной на пару часов и мы решили пойти в зоопарк. Уже на выходе из квартиры я обнаружила, что мой растяпа-сын забыл ключи дома и мы вынуждены его ждать. И вот, прождав два часа и понимая, что времени на зоопарк не остаётся и виноват в этом Димка, Алиса подошла ко мне и с бесконечным возмущением в голосе произнесла сакраментальную фразу: «Обязательно было его рожать?!»
Сейчас, в пятнадцать лет, она уже не задавала столь риторических вопросов и в основном все её языковые кульбиты были продиктованы тем, что многие слова и фразы, произнесённые по-русски, представляли собой прямой перевод с английского без учёта смысловой нагрузки. Утром, разбирая бельё из сушки и раскладывая его по полкам, Алиса кричала: «Куда носки идут?» И я, умирая от смеха и представляя марширующие в шкаф носки, бежала записать в тетрадь очередной шедевр. Заметив в моей квартире сваленные в углу коробки и книги и предполагая, что я готовлюсь к переезду, Алиса спрашивала: «Ты что, двигаться собираешься?»
После работы все собрались у меня повидаться с Лужиной. Помимо пары институтских подруг, Карасёва, Антонова и Тёткина пришёл Сиротин, который в своё время учился хоть и не в нашей группе, но на одном с нами курсе. Он был непостоянной величиной в компании: то появлялся, то пропадал; после распределения, казалось, окончательно потерялся в беспросветной провинциальной глуши, но вновь влился в коллектив, когда Кунцева собрала старых друзей под крышей новой клиники. История его оставалась для многих загадочной, как и выбранная специальность. Пожалуй, все жизненные перепетии приятеля знал лишь Антонов, который, на удивление, мог хранить секреты, когда дело касалось мужской дружбы.
Готовить ни я, ни Шурка не любили, а потому заказали в ресторане суши, которыми могли питаться хоть каждый день, а также пару коробок с пиццей, чтобы накормить Тёткина с Сиротиным, принципиально не признающих сырую рыбу.
После рабочего дня все были голодные, и суши разлетались молниеносно. Тёткин единолично завладел коробкой с пиццей, не намереваясь ни с кем делиться. Как обычно, говорили все одновременно,