Скажи волкам, что я дома. Кэрол Брант
еще хуже. Страшно же будет войти в гостиную. И потом, каждый, кто к нам придет, сразу его увидит.
– Боюсь, Грета, тебе придется с этим смириться. Джун, у тебя есть возражения?
– Нет. Все нормально.
– Ну, значит, решено. Сейчас скажу папе, чтобы его повесил.
С тех пор как портрет поселился в гостиной, мама часто его рассматривает. Я не раз заставала ее стоящей перед камином и глядящей на картину. Когда мы ездили к Финну, мама вообще не интересовалась портретом и вела себя так, словно он вызывает у нее чуть ли не отвращение, но теперь, когда мы забрали портрет домой, она буквально на нем зациклилась. Я заметила, что она разглядывает его точно так же, как делал Финн. Стоит слегка наклонив голову. Что-то шепчет себе под нос. То подойдет ближе, то отступит на пару шагов. Обычно это происходило по вечерам, когда все уже расходились по своим комнатам и собирались ложиться спать. И если мама замечала, что я за ней наблюдаю, она смущенно улыбалась и сразу же уходила к себе, делая вид, что ничего необычного не происходит.
Собираясь спросить о квартире Финна, я специально выбрала время, когда Греты не было рядом. Вполне вероятно, она уже знала, что будет с квартирой. Знала все жуткие и отвратительные подробности. Как всю квартиру отдраят хлоркой, пока там не останется даже воспоминания об ароматах лаванды и апельсина. Как подготовят к приезду новых хозяев. Наверняка это будут ужасные люди, которые превратят дядин дом в скучное и унылое жилище с обязательным телевизором, музыкальным центром и кучей проводов, расползшихся по всем комнатам. Финн ненавидел провода. Ненавидел засилье электроприборов в доме.
Мама пришла в гостиную, но разговор завела не сразу. Посмотрела на портрет, потом – на меня. Села рядом со мной на диван, придвинулась ближе, обняла меня за плечи. От нее пахло лимонным средством для мытья посуды.
– Джуни, – сказала она. – Я хочу, чтобы ты кое-что поняла насчет Финна. – Она на миг отвернулась, а потом опять повернулась ко мне. – Я знаю, как сильно ты его любила. И я тоже его любила. Он был моим младшим братом. Я любила его до беспамятства.
– Не любила. Люблю.
– Что?
– Не надо говорить в прошедшем времени. Мы ведь по-прежнему его любим.
Мама подняла голову.
– Да, ты права. Мы по-прежнему его любим. Но ты должна знать, что Финн не всегда принимал правильные решения. Он всегда поступал по-своему. Всегда делал, как ему хочется. И он не всегда…
– Он не всегда думал о том, что хотят от него другие? И не делал того, что они от него хотели?
– Да.
– Он не всегда думал о том, что от него хочешь ты.
– Это не самое важное. Самое важное, что нужно понять: Финн был по-настоящему свободным человеком. И очень хорошим человеком. Но иногда, может быть, слишком доверчивым.
Мама часто говорила такое о Финне. Говорила, что он так и не повзрослел. И по ее интонациям можно было догадаться, что, с ее точки зрения, это нехорошо и достойно всяческого осуждения. Но для меня это было, наверное, самое лучшее,